— Вот сволочи, в механике не понимают, а командуют!
— Што-о?! — захрипел офицер. — Марш на паровоз, иначе пулю в затылок получишь!
— Что ты, чертова кукла, пулей пугаешь! — закричал, забываясь, Пухов. — Я сам тебя гайкой смажу! Не видишь, что в перевал сели и люди побились! Фулюган, чёрт!"
"Казаки сошли с лошадей и бродили вокруг паровоза, как бы ища потерянное."
Железнодорожный рабочий побеждает сначала морально — на его стороне знание машины, а потом уж казачий разъезд дочиста выкашивают пулемёты наркомовского бронепоезда.
Другая победа паровозного бога описана Паустовским. У него вообще много поездов — разных. Паустовский пишет о железной дороге совершенно иначе.
Сначала — красный бархат, дамское купе, потом — дачная линия парового трамвая в Москве, где Паустовский ездит кондуктором. "Маленький паровоз, похожий на самовар, был вместе с трубой запрятан в коробку из железа. Он выдавал себя только детским свистом и клубами пара. Паровоз тащил четыре дачных вагона. Они освещались свечами. Электричества на "паровичке" не было".
Потом Паустовский начинает своё путешествие через Россию и Украину, и среди прочего говорит о паровозе, на котором некая баба везёт комод в подарок на свадьбу.
"Началось с того, что баба вместо обещанных пяти фунтов сала и двух буханок хлеба дала машинисту только фунт сала и одну буханку. Машинист не сказал ни слова. Он даже поблагодарил бабу и начал с помощью кочегара сгружать комод с паровоза. Комод весил пудов пятнадцать, не меньше. Его с трудом стащили с паровозной площадки и поставили на рельсы.
— Два здоровых бугая, — сказала баба, — а один комод сдужить не имеете силы. Тащите его дальше.
— Попробуй сама двинуть его, чёрта, — ответил машинист.
— Без лома не обойдешься. Сейчас возьму лом.
Он полез в паровозную будку за ломом, но лома не взял, а пустил в обе стороны от паровоза две струи горячего свистящего пара. Баба вскрикнула и отскочила. Машинист тронул паровоз, ударил в комод, тот с сухим треском разлетелся на части, и из него вывалилось всё богатое приданое — ватное одеяло, рубашки, платья, полотенца, мельхиоровые ножи, вилки, ложки, отрезы материи и даже никелированный самовар. Паровоз с ликующим гудком, пуская пар, прошёл по этому приданому к водокачке, сплющив в лепёшку самовар. Но этого было мало. Машинист дал задний ход, остановил паровоз над приданым, и из паровоза неожиданно полилась на это приданое горячая вода, смешанная с машинным маслом". Страшна месть паровозного бога.
Извините, если кого обидел.
11 февраля 2010
История про приход и уход (XXXVI)
Платонов сближает механизм с храмом — "Машина чуть шумела котлом, и горел маленький огонёк, как лампадка, над манометром". Один его герой едет по стране, видимо, в теплушке. А каждая теплушка гражданской войны похожа на паровоз из-за трубы буржуйки, которая высовывается сбоку.
Сам паровоз связан со поэзией напрямую: "Машина "ИС", единственная тогда на нашем тяговом участке, одним своим видом вызывала у меня чувство воодушевления, я мог подолгу глядеть на неё, и особая растроганная радость пробуждалась во мне — столь же прекрасная, как в детстве при первом чтении стихов Пушкина".
Герой Платонова, а, может, даже наверняка, и сам автор, влюблены в паровозы, в описание того, как двигают "ручку регулятора на себя, потом от себя", как ставят его на полную дугу, как "паровоз бросился вперёд, пар стал бить в трубу в ускоренной, задыхающейся отсечке", он, влюблён в пресс-маслёнки, дышловые узлы, "буксы на ведущих осях и прочее". Платонов — единственный из писателей того времени, которого техника волнует не как деталь, а как герой повествования.
Он действительно любит паровоз — как любят домашнее животное. Один из героев "Чевенгура" говорит с паровозом в его, паровоза, железнодорожной норе — с глазу на глаз, доверительно. И паровоз отвечает, тихо бурчит что-то. Его нельзя бросить на произвол судьбы, даже спасая свою жизнь — "Кроме того, Захар Павлович, тем более отец Дванова никогда не оставили бы горячий целый паровоз погибать без машиниста, и это тоже помнил Александр".
После Платонова паровоз в литературе становится похож на портрет вождя на стене учреждения — он присутствует, но не функционирует.
Железная дорога была неотъемлемой частью литературного пейзажа — от лирики до эпики.
Советское время пахло железной дорогой. Владимир Семёнов с тоской замечал: "Женщина, в которую я был влюблён, была влюблена тогда не в меня, а в запах возле нашего дома — запах шпал, угля, запах приходил с ударом воздуха от подходящей к платформе электрички, исходил от жухлой полыни, росшей между путей". А Леонид Мартынов в двадцать первом году писал так: