Сопредельные народы понимали, что портянки воняют, негодяев всё равно уже нет, а лавровый лист, кардамон и корица куда-то делись. Сопредельные народы переименовывали выживших пришельцев в Русскую Оккупационную Армию и начинали ворчать. А Русская Оккупационная Армия сначала противно уставу нервно курила на караульных постах, а потом убиралась восвояси. Сопредельные народы собирали окурки и посыпали ими могилы павших оккупантов.
Конечно, этого можно было избежать, если бы прямо на границе каждому освободителю выдавать под роспись специальную бумажку, в которой написано, что он обязан быстро проучить негодяев и, если останется живой — может выпить десять оловянных кружек крепких напитков и тут же валить восвояси. Но об этом всё время забывали и гости, и хозяева. И вот выходит какая-то дрянь: кто прав — неизвестно, и единственные, кому хорошо, так это убитым освободителям-оккупантам из русской армии, которые сидят среди облаков с небесными оловянными кружками, пьют на вдохе палёную амброзию и никогда не смотрят вниз.
Так вот, писатель Пронин грохнул тарелку оземь и, заскучав, пошёл смотреть на других людей, правда, и пообещав мне, как Карлсон, десять тысяч тарелок взамен одной разбитой. Потом он постучался ко мне ночью — тарелки у него опять не было, зато он был увешан бутылками, как революционный матрос гранатами. Пахло при этом от него кислым, как из жбана с суслом.
Я очень переживал — потому что я знал историю про то, как джип писателя Пореенко остановили на выезде из пансионата автоматчики и потребовали вернуть чайную чашечку за шестнадцать рублей.
За тарелку автоматчики просто бы меня расстреляли у КПП — даже не вывели бы в лес, чтобы послушать пение птиц напоследок.
Я не пустил его к себе, но, выйдя через две минуты, увидел, как писатель Пронин сидит в другой комнате. Он сидел, будто Рембрандт, с прекрасной феминой на коленях и читал трезвым хорошо поставленным голосом возвышенные стихи. Пахло теперь от него розовыми лепестками, корицей и кардамоном.
Стало понятно, что на стороне писателя Пронина пустила корни и жарко дышит Великая Правда Жизни.
Поэтому я вздохнул и полез в ночную столовую, чтобы украсть оттуда недостающую посуду.
2006
Извините, если кого обидел.
03 ноября 2015
Чёрный кофе (День милиции. 10 ноября) (2015-11-10)
— Будете кофе? — официантка наклонилась к самому уху старика.
Он поднял на неё белые выцветшие глаза и дёрнул плечом. Официантка ненавидела его в этот момент — придётся потратить полчаса, чтобы понять, что он хочет. Старик приходил каждое утро, и заказывал одно и то же, кофе с рогаликом или булочкой. То с рогаликом, то с булочкой. Но что сегодня… И она повторила ещё раз:
— Кофе?
Старик чётко выговорил слова, будто диктор учебного фильма:
— Кофе-малый, вместо рогалика коньяк на два пальца.
Коньяк он мог себе позволить, хотя пил всего два раза в год. Один раз — на день Поминовения павших, а второй сегодня, в День милиции. Давно не было никакой милиции, его товарищи давно превратились в пепел, всё переменилось.
И повсюду был кофе, вкус которого он узнал раньше многих. Теперь его можно было попробовать в любой забегаловке — но он застал иные времена.
Кофе он попробовал лет сорок назад.
Бронетранспортёр фыркнул, дёрнулся и рванул по проспекту, набирая скорость. Двадцать горошин бились в железном стручке, двадцать голов в сферических шлемах качались из стороны в сторону.
Рашида (тогда его никто ещё не звал Ахмет-ханом) взяли на задание в первый раз. Все смотрят на тебя как на чужака, все глядят на тебя, как на недомерка, ты ничей и никчемен — это было всего через месяц после натурализации. И поэтому лучше было умереть, чем совершить ошибку.
Грохотал двигатель — тогда на технике стояли ещё дизельные движки, электричество было дорого — и вот Рашид слушал рёв, обнимал штурмовую винтовку как девушку, стучал своей головой в шлеме о броню.
— Сейчас, сейчас, — сержант положил ему руку на плечо. — Сейчас, готовься. Не дрейфь, парень.
Бронетранспортёр ссыпал на углу двух загонщиков, ещё двое побежали к другому концу улицы. Слева переулок, справа забор, впереди одноэтажный шалман. Машина взревела, окуталась сладким дымом и ударила острым носом в стальную неприметную дверь. Отъехала и снова ударила.