Команданте Карлос, как его звали тут, сидел у огня и грел руки. К нему приехал русский советник Карков, и они стали вспоминать колчаковский фронт.
Над ними тяжёлой листвой шумели арагонские лавры.
— Нас всех убьют, — хмуро сказал Карков.
— Обязательно, — согласился Карлос. — Мы подписали контракт на тысячу лет войны и живыми нам не уйти.
— Ну, всё-таки прожить тысячу лет не так уж плохо. Боюсь, что такого времени в контракте у нас нет, — ответил Карков. — Но, главное, обидно, если нас не убьют враги, нас убьют друзья.
— А есть разница? — Карлос прищурился.
— Небольшая всё же есть. Одно дело, ты умрёшь в небе, а совсем другое — в подвале.
— По-моему, это всё равно.
Карков не стал дальше спорить. Он посмотрел в небо, на тяжёлые листья и задумчиво произнёс:
— Зелень лавра, доводящая до дрожи… Йозеф, ты любишь стихи.
— Я люблю песни, — ответил команданте Карлос и негромко запел:
Карков стал ему подпевать, и, наконец, они заголосили почти весело:
Извините, если кого обидел.
22 августа 2017
Черепаха (2017-08-24)
— Кто тебе дороже, я или она?
Женщина плакала, а он ненавидел женские слёзы.
Наконец, умывшись солёной водой, она заглянула к нему в глаза и прочитала ответ.
Хлопнула дверь, посыпалась штукатурка.
На него, с петербургского паркета, не мигая, смотрела гигантская черепаха.
Он вывез её из Абиссинии, а туда черепаха попала из Индии. Путь её был куда дольше — и на панцире в углу, значился год 1774.
Раньше черепаха принадлежала директору Ост-Индской компании.
Директор повесился от излишней любви к родине. Так часто бывает с романтическими людьми — сперва они носят чёрные очки, а потом неразделённая любовь к родине убивает их.
А черепаху стали возить с места на место, пока она не стала развлекать абиссинский гарем.
Когда Карлсон прилетел туда на своём аэроплане, то ему подарили трёх негритянок.
Он сказал, что такое количество будет мешать ему сочинять стихи, и тогда двух негритянок заменили на черепаху.
Черепаха плавала в бассейне, а Карлсон смотрел на закат и грыз походное перо. Он съездил на озеро Чад, но экспедиция вышла неудачной: Карлсон так и не увидел жирафов.
Но это была не беда — в его стихах жирафы были.
И вот он вернулся домой, в холод и слякоть, извозчики сновали по торцевым мостовым. Женщина ушла. Осталась одна черепаха.
Жизнь была сломана, и нужно было её клеить.
Набухала война. Карлсон взял черепаху с собой на германский фронт. Он писал стихи, разложив рукописи на её твёрдой кожистой спине. Черепаха вытягивала голову, пытаясь прочитать рукописи.
Однажды черепаха прикрыла его собой. В толстом панцире застряла немецкая разрывная пуля дум-дум — так и не разорвавшись.
Второй раз черепаха спасла ему жизнь в двадцать первом.
Его взяли прямо у подъезда, и ученики решили, что Карлсона повезли на поэтический вечер.
Черепаха, впрочем, не была арестована.
На Гороховой Карлсона допрашивал недоучившийся студент Куперман. Куперман хотел стать герпетологом, но Партия велела ему заниматься гидрой Контрреволюции.
Карлсон целую ночь рассказывал ему про черепаху, а наутро Куперман вывел его на бульвар, написав в бумагах, что арестованный опасности не представляет.
Опасность Карлсон представлял и дрался потом у Деникина, а потом — у Врангеля.
Когда он читал добровольцам стихи про родную винтовку и горячую пулю, черепаха сидела в первом ряду.
В Ялте, когда по набережной бесстыдно лежали потрошёные чемоданы, он пробился по сходням на палубу парохода, оставив за спиной всё — кроме черепахи.
Когда безумный есаул пытался бросить её за борт, Карлсон выхватил револьвер.
Черепаха равнодушно глядела на тело есаула, болтающееся в кильватерном следе. Она вообще слишком много видела в своей жизни.
Карлсон вернулся в Абиссинию, и наконец-то увидел жирафа.