Дверь в гостиную медленно отворилась, и на пороге показалась фигура, при виде которой не на шутку испугались даже флегматичные голландцы. Бедная Роза чуть не завизжала от ужаса. Очертаниями фигура напоминала минхеера Вандерхаузена и была одета в его костюм. Силуэт, походка, рост — все было тем же самым, однако никто из собравшихся ни разу прежде не видел лица странного гостя.
Вандерхаузен остановился в дверях и дал хорошенько разглядеть себя. На плечах у гостя развевался темный плащ, широкий и короткий, доходивший едва до колен, ноги были обтянуты темно-лиловыми шелковыми чулками, на ботинках красовались такого же цвета розы. В вырезе плаща мрачно чернел соболиный камзол, руки были затянуты в толстые кожаные перчатки, широкими раструбами прикрывавшие запястья. В одной руке гость держал трость и шляпу, другая тяжело свисала. Длинные седеющие пряди терялись в складках тугого плоеного воротника, полностью скрывавшего шею. До сих пор во внешности гостя не было ничего необычного — но лицо!
Лицо было того синевато-свинцового оттенка, какой вызывается избыточным приемом замешанных на металле лекарств; в неестественно белесых глазах сверкал безумный огонек; губы, такие же синеватые, как лицо, только более интенсивного оттенка, казались почти черными. Выражение лица странного гостя хранило отпечаток злобной, даже сатанинской, чувственности. Удивительно, но болезненный внешний вид, похоже, нимало не заботил состоятельного гостя. За время визита он ни разу не снял перчаток.
Разглядев как следует стоявшего в дверях незнакомца, Герард Доув наконец собрался с духом и нашел в себе силы пригласить гостя к столу. В каждом движении Вандерхаузена сквозило что-то странное, какая-то неестественная механистичность, словно разум его не привык повелевать сложным устройством человеческого тела. За все время визита, длившегося более получаса, гость вымолвил едва ли пару слов; даже хозяин с трудом набрался храбрости, чтобы пробормотать положенные приветствия и любезности. Само присутствие Вандерхаузена вселяло в сотрапезников такой ужас, что он» готовы были при малейшем подозрительном шорохе в панике обратиться в бегство.
Однако они не настолько потеряли самообладание, чтобы не заметить в поведении гостя две странные особенности. Во-первых, в продолжение всего ужина он не только ни разу не мигнул, но даже не шевельнул веками; во-вторых, весь его облик хранил мертвенную неподвижность, объяснявшуюся тем, что грудь его не вздымалась, как обычно бывает у людей, в такт дыханию. Эти странности могут показаться незначительными, когда о них слышишь или читаешь в книге, однако на присутствующих они производят чрезвычайно отталкивающее впечатление. Наконец Вандерхаузен избавил почтенного художника от своей зловещей особы; когда парадная дверь захлопнулась, все вздохнули с облегчением.
— О дорогой дядюшка! — воскликнула Роза. — Какой страшный человек! Даже за все деньги Нидерландских Штатов я не согласилась бы встретиться с ним еще раз.
— Ах ты, глупышка, — произнес Доув, готовый рвать волосы на голове. — Человек может быть безобразен, как дьявол, однако если сердце у него доброе и дела он творит хорошие, то, будь он хоть в десять раз уродливее, он стоит всех надушенных пустозвонов, что гуляют вечерами по набережной. Роза, девочка моя, красотой ему, конечно, с тобой не сравниться, однако мне известно, что он богат и щедр, а эти две добродетели стоят любого уродства, и пусть они не в силах украсить его лицо, все же не следует думать о нем чересчур плохо.
— Знаешь, дядюшка, — сказала Роза, — когда я увидела его в дверях, то не могла отделаться от впечатления, что он очень похож на раскрашенную деревянную статую, которая так напугала меня в церкви святого Лаврентия в Роттердаме.
Герард засмеялся, ибо не мог в душе не согласиться с племянницей, однако решил по мере возможности не позволять ей чересчур много рассуждать об уродстве будущего жениха. Ему отнюдь не доставляло удовольствия видеть, что племянница, непонятно почему, не испытывает перед незнакомцем того суеверного трепета, который, как ни стыдился художник признаться в этом, Вандерхаузен вселял в него самого и в его ученика Годфри Шалкена.
Назавтра с самого утра в дом со всех концов города начали поступать подарки для Розы: богатые шелка, бархат, драгоценности. Посыльный вручил Герарду Доуву пакет, в котором тот обнаружил составленный по всем правилам брачный контракт, гласивший, что Вилькен Вандерхаузен, проживающий на набережной Боом в Роттердаме, берет в жены Розу Вельдеркауст из Лейдена, племянницу искусного живописца Герарда Доува, проживающего в том же городе. Согласно этому документу, Вандерхаузен брал на себя обязательства выплатить новобрачной сумму, во много раз превышающую ту, на какую поначалу рассчитывал опекун. Последний обязан был распорядиться деньгами в пользу племянницы наиболее разумным способом — тут посыльный вложил в руку Герарда Доува увесистый мешочек.