Питбуль был похож на себя, на свои фотографии с документов: прямой нос, правильные черты, коротко стриженные волосы. Серьезное, спокойное лицо не позволяло догадаться, о чем он думает, хотя выражение было не таинственное, а скорее плоское, банальное, как на фотографиях. Наверное, он так привык надевать на себя чужие личины и играть чужие роли, что сейчас, нагой, лишенный прикрытия, оказался никем, безликой основой для наложения грима. Только глаза говорили. Зеленые глаза того мальчика с фотографии, взгляд не грустный и не оживленный, а внимательный, будто чего-то ждущий. Даже сейчас это не были глаза киллера.
Грация все равно боялась. Одна, без оружия, связанная на этой койке, перед Питбулем.
Чего ты хочешь? — спросила она. Зачем ты привез меня сюда? Что ты хочешь со мной сделать?
За пояс у Питбуля был заткнут «глок» с глушителем. Грация затаила дыхание, когда он вытащил пистолет и дернул за наручники так, что боль пронзила до локтя. Питбуль не взял пистолет в руку, просто подбрасывал его на ладони, показывая. Небольшой автоматический пистолет, компактный, квадратных очертаний.
Я выстрелил в вас из пистолета двадцать второго калибра с ослабленным зарядом. Этот — сорокового калибра и заряжен как следует. Выстрелом из этого пистолета я снесу вам голову. Я выражаюсь понятно? Он взглянул на Грацию, которая молчала, вытаращив глаза и приоткрыв рот, и повторил: я выражаюсь понятно?
Грация кивнула. Он подошел, перевернул ее на другой бок и вынул из кармана стилет.
Я захватил вас потому, что это было легче всего, объяснял он, разрезая веревку на лодыжках и расстегивая наручники. Я наблюдал за вами, когда вы входили ко мне домой. И у комиссариата тоже. Вы — единственная женщина в подразделении.
И что ты хочешь со мной сделать?
Грация не ждала ответа и не получила его. Как больной, долго пролежавший в постели, она начала сползать с койки: сначала села на край, потом почти встала на ноги, наклонившись, чтобы не удариться головой о потолок фургона. Питбуль помогал ей.
Погоди, погоди, погоди!
Миллиарды мурашек, колючих, как булавочные уколы, побежали по ногам к пояснице, пожирая икры и бедра. Колени подогнулись, Грация опять рухнула бы на койку, если бы Питбуль ее не поддержал и не помог сделать первый шаг.
В дверях фургона Грации опять стало страшно. «Сейчас он убьет меня, — подумала она, — выведет в поле, поставит на колени и пристрелит». Даже увидела, как она лежит, мокрая, вся в грязи, с открытым ртом, — ей довелось видеть немало мертвых, и на фотографиях, и собственными глазами.
Осторожней, предупредил он и пригнул ей голову: дверь была слишком низкая. Грация вздрогнула, уперлась ногами в пол, не решаясь спускаться.
Это бесполезно, ты ведь сам понимаешь, что это бесполезно, правда? — заговорила она, слишком торопливо для того, чтобы ее слова могли прозвучать угрожающе. Тебе это не поможет. Твоя поимка — вопрос времени, рано или поздно ты попадешься.
Он вылез из фургона и потянул Грацию на себя, за руки, как ребенка: лети-лети-лети — и она, как маленькая девочка, тут же завязла в луже. Неподалеку стоял маленький деревянный домик, почти лачуга, и дверь была не заперта. За домиком поросшая травой дорога вела куда-то вверх и пропадала среди деревьев. За леском виднелся виадук, далеко, но не слишком, если мерить расстояние по воздуху, потому что сюда достигал грохот грузовиков, проносящихся по мосту.
Похоже, они приехали в горы.
Сюда. Питбуль мотнул головой. И успокойтесь. Я не собираюсь вас убивать.
В доме было почти тепло. Не жарко, разумеется, из-за сырости, скверной, промозглой сырости, скопившейся в запертом помещении, но и не холодно, потому что был включен электрический обогреватель. Хотя раскаленная спираль не могла согреть комнату, здесь, по крайней мере, не дуло. В камине на скомканных бумажках лежали дрова, но огонь не горел. Грация передернула плечами, сунула руки под мышки. Куртка осталась в фургоне, на ней были только джинсы и футболка.
Где мы?
В Апеннинах, между Тосканой и Эмилией. Перевал на полпути из Болоньи во Флоренцию.
Тебя найдут. Ты здесь не спрячешься.
Неважно. Мне хватит двух дней, чтобы провернуть одно дело.
Тебя найдут раньше. Я знаю как. Здешним карабинерам это место известно, к ним поступит сигнал, и они поднимутся посмотреть.
Питбуль бросил на девушку взгляд, и Грации показалось, что в глазах у него мелькнула улыбка. Да, намек на улыбку, ироническую, немного снисходительную: такое же выражение придавал детскому лицу на той фотографии чуть приподнявшийся уголок рта.