Грация вылетела из дома, стукнулась о железный бок фургона свободной рукой, обежала его кругом и вжалась в холодный металл, надеясь, что ее не видно с порога. Только тогда, и только потому, что приходилось щуриться, чтобы капли не затекали в глаза, она заметила, что опять припустил дождь.
Носки промокли насквозь и сковывали движения. Грация их сняла, сгибая ноги в коленях, сначала один, потом другой, и забросила подальше. Босые ступни мерзли в ледяной воде, и Грации пришло в голову, что Питбуль может стрелять ей в ноги из-под фургона, и тогда она запрыгнула на колесо. Там, прижимаясь спиной к металлической стенке, ровно поставив ноги, сжав пистолет, направленный вверх, обеими руками и положив на него щеку, словно на подушку в грозовую ночь, она подумала, что даже не знает, сколько осталось патронов, а перед ней — профессиональный киллер, убивший пятьдесят девять человек. Она подумала, что за этим серым металлическим корпусом стоит Питбуль, который хочет ее убить, а она — одна, и никто ей не поможет; и тогда к глазам подступили слезы. Грация зажмурилась, уголки губ опустились вниз, из горла вырвался долгий, отчаянный стон; она даже закрыла бы лицо руками, но боялась остаться беспомощной и слепой, поэтому, судорожно, по-детски всхлипывая, заставила себя открыть глаза и подавить подступающие рыдания. Шмыгнула носом, втягивая внутрь слезы и дождь, высунула голову на один миг и так быстро ее убрала, что стукнулась затылком о стенку фургона.
Но успела его увидеть.
Он шел не торопясь за шелестящей стеной дождя, пружинистой походкой, чуть склонившись вперед, согнув локти, двумя руками сжимая пистолет. Он скоро будет здесь, и у нее нет иного выбора, как только пуститься наутек и получить пулю в спину, выйти ему навстречу и получить пулю в голову или просто ждать, ничего не предпринимая. В любом случае ее ждет смерть. Грация сжала пистолет, зарычала: а пошло все в задницу, — и, обогнув угол фургона, бросилась вперед.
Он думал: нельзя стрелять в нее из этого.
Нельзя стрелять в нее из ее собственной «беретты». Нельзя оставлять в ее теле те же пули 9x21, какими был убит Питбуль. Весь план развеется прахом. У него в руках не тот пистолет.
Он все равно бы выстрелил, потому что девица была вооружена, но, когда Грация выскочила из-за фургона, он думал: нельзя стрелять в нее из этого, — единственный раз думал во время акции. И поэтому спустил курок на долю секунды позже, всего на долю секунды, и, только ощутив толчок в грудь, понял, что она выстрелила первой.
Он опять привалился к стене домика и внезапно, вместе с тяжестью в груди, которая еще не выросла в боль и даже не слишком беспокоила, просто какое-то томление в области сердца, вот и все, услышал великую тишину, полную, настоящую. Он никогда не слышал такой тишины. Как будто уши забиты ватой, но не слышно гудения в голове, глухого шелеста у барабанных перепонок. Эта тишина обволакивала, пеленала весь мир, она не задерживалась, проникала все ниже, заполняла тело, ширилась, белая и плотная. Тишина без шорохов тишины.
Одной частью рассудка успел подумать: этот удар нанес мертвец.
Другой частью рассудка думал: с пулей в сердце ты можешь прожить еще десять секунд, но ты все равно мертвец.
(Одна.) Обезболивающее действие адреналина кончилось, уступив место невыносимому жжению, которое заставило его прижать руки к груди, зажмурить глаза и закусить губы. Какой-то частью рассудка думал: нет. (Две.) Хлынула кровь, резко понизилось давление, и он рухнул на колени в мокрую траву. Крепче прижал ладони к ране и какой-то частью сознания еще успел ощутить теплоту струи, которая сочилась сквозь рубашку и попадала на пальцы. Подумал: мама. (Три.) Ягодицы перевесили, он сел на корточки, тем самым сместив центр тяжести, и голова откинулась назад. Он попытался крикнуть, но в горле что-то забулькало, как при полоскании: то ли кровь, то ли дождевая вода. Какой-то частью рассудка думал: нет, нет, сейчас я встану. (Четыре.) Сердце сжимается. Тупое ощущение пустоты, неподвижной, тусклой, глухой, всеобъемлющей. (Пять.) Только боль, ни мыслей, ни движений, одна только боль: сильная, острая, режущая, — боль, одним словом. (Шесть.) Опять понижение давления: позвоночник сгибается, голова падает на грудь. Руки безвольно повисли, ладони касаются травы. (Семь.) Осталось меньше энергии, чтобы чувствовать боль. Ледяной дождь, бьющий в затылок, пробуждает сознание. Какая-то часть его включена: как я могу, я здесь, я думаю, я чувствую, как я могу. (Восемь.) Голова тяжелеет, клонится вперед. Губы кривятся в гримасе, искажающей лицо. Он думал. (Девять.) Голова еще ниже, ко лбу прилипают мокрые былинки. Он думал: жаль… (Десять.) Лбом коснулся земли и пропал в шелестящей белизне, будто нырнул в море травы, и подумал: все кончается. Подумал: в самом деле. Подумал: здесь.