Чем дальше уезжаешь от Москвы
Чем дальше уезжаешь от Москвы,
тем глубже окунаешься в Россию.
И суета, к которой я привык,
стихает под небесной жаркой синью.
Умаян ширью костромских полей,
в тени лесов сусанинских блуждаю,
под колокольный звон монастырей
историю грядущим упреждаю.
Расстояния – это связь
Расстояния -
это связь
не между двумя точками,
а между явлениями,
протекающими во времени.
Расстояние между одиночками –
огромно.
Я не люблю возвращаться
Я не люблю возвращаться,
с прожитой тенью общаться -
лучше по кругу идти,
чтобы судьба обвенчала
завтрашний день и начало
пройденного пути.
Вязь
Хаос, расчлененный на монады, -
это ль не начало бытия,
это ль не родимые пенаты,
те, откуда вышли ты и я.
Долог путь, делясь и умножаясь,
группируясь в классы и ветвясь,
изгибаясь, но не унижаясь,
ткать живую мыслящую вязь.
Мы-прошли,
и человечьим роем
поднебесье все оплетено.
Что же дальше для себя откроем,
где прорваться в космос нам дано,
чтоб преодолев галактик тренье,
перейти стремнину Леты вброд
и узреть в четвертом измереньи
точку возвращения вперед.
Черти
Где-то в земной тверди,
нанизанные на вертел,
проворачиваются черти
в образе нашей смерти.
Кто они -
дух наш праздный,
просачивающийся осмос
или осадок грязный,
не унесенный в Космос;
обликом с нами схожи –
как фотография в раме -
или иною рожей
выглядят в голограмме.
Им не помеха – порода,
нагроможденье каменьев,
такая у них природа
вращательного проникновенья.
С нами они играют
в односторонние прятки
и каждодневно карают
укором и кротким и кратким,
шамкают ртом беззвучным,
входят-уходят без трений;
с нами они неразлучны -
наши подземные тени.
Японские пророчества
Если небо померкнет -
луна осветит Фудзияму.
Если туча ночное светило закроет,
ты внутренним оком
увидишь дорогу к священной горе.
Горе тем,
кто внимая пророкам,
манны ждут
и мосты над ущельем не строят;
им мучительно нравится
в яме
быть до смерти,
а мне надо кверху -
скорей.
Ноттингем
Забвение воюет с черепицей,
и стены держатся в осаде лет.
Собор над городом
как каменная птица,
как связь времен хранящий амулет.
Как гулко здесь под сводами столетий
шагать по плитам мраморных могил.
Здесь крестоносцы выросли как дети,
и здесь их бог навек угомонил.
Под ногами – Париж
Под ногами – Париж
мокрым зеркалом вычурных крыш,
серой Сеной,
которая -
как ни пытай -
не откроет
на дне замурованных тайн,
Александровский мост
с золоченной когортой коней,
и солдатский погост -
пантеон знаменитых теней.
Я на верхней ступени
ажурного чуда стою.
подо мною -
по Сене
в белооблачной пене
времена молчаливо снуют.
Суровые скульптуры Вигеланда
Суровые скульптуры Вигеланда
мне истину открыли до конца,
что красота не в том,
насколько ладно фигура скроена
и светел цвет лица,
не в том, насколько поза нарочита,
не в целомудрии под фиговым листом.
О, человек,
ты в камне мной прочитан -
склоняюсь пред обычным естеством.
(г. Осло)
Гранитные люди сурового взгляда
Гранитные люди сурового взгляда -
они охраняют свой жизненный ствол.
Их главным достоинством,
высшей наградой
и было и будет -
хранить естество.
Фаллос
Переплетенье обнаженных тел,
образовавших вздыбившийся фаллос -
безмолвные начало и предел,
что мифом и трудом воссоздавалось.
А ныне только северный гранит,
рукою человеческою выклан,
в себе все лики бытия хранит,
какими их запечатлел Vigeland.
Вот разъяренный мальчик копит гнев -
ему судьбою тяжкий рок положен,
а рядом пара безмятежных дев
душой резвятся, тел своих моложе.
И юноши – в преддверье трудовом,
играючи, наращивают силу.
В природном облаченьи рядовом
они равны Гераклу и Ахиллу,
но их удел – не подвиги, а труд;
не им поют воинственные трубы,
из памяти истории сотрут
их имена – безвестных лесорубов.
Но больше, чем героям, им дано
суровой правдой жизни насладиться,
и женщины – уж так заведено -
готовы с ними воедино слиться.