Мне знаком
здесь каждый шорох,
каждый штрих,
совокупностью которых
врезан в памяти триптих:
Слева – небо,
одинаково голубое
в любое
время года.
Справа – богатырская тишина
лишена
суеты и мертвечины.
А посреди – первопричина
всякого земного хода -
движение,
пронзительное как звук гобоя
и неразлучное как ощущение
близости жены.
Не утаи себя в пыли
Не утаи
себя в пыли нашей повседневности.
Гнев нести
в себе
и радость прятать от всех -
это нескромность.
Огромность
мира вмещая в сердце,
пусти туда людей.
Или, лучше,
выплесни всё наружу.
Нарушу
оболочку,
в которой я был упрятан
в материнском лоне,
встану в колонне
таких же
душою обнажённых.
О, если бы жёны
нас понимали
так же как матери.
Я ещё не проснулся
Я ещё не проснулся.
Меня ещё дрёма стреножит.
День заботами новыми
в небе не вспыхнул пока,
но уже сновиденья пустые
меня не тревожат.
В этот утренний час
я одною тобою богат.
Ты приходишь ко мне в этот час
так прозрачно и зримо,
раскрываешь глаза и уста
мановеньем руки,
и стихи, что всю долгую ночь
меня жгли негасимо,
вырываются в мир неожиданной
гранью строки.
Облегченье моё,
моя боль и моё наслажденье,
Ты приходишь нежданно,
со счастьем меня породня.
Наважденье? Пускай.
Ты – желанное мне наважденье,
как роса по утрам – обещанье хорошего дня
За тобой прихожу и в распахнутый день я.
Бабье лето, это – бабье лето
Бабье лето, это – бабье лето.
Девушки, уж вы не обессудьте,
пусть сегодня в мире все поэты
посвящают женщинам стихи,
тем, кому уже, увы, не двадцать,
чьи давно определились судьбы -
им должны сегодня удаваться
яркие последние штрихи.
Пусть в них чуть побольше позолоты,
чем в листве весеннего расцвета,
смогут одарить они кого-то
добротой своей и красотой.
Ну, а если уж кого полюбят,
сделают богаче всех на свете.
Чем им оплатить за это, люди?
– Только лишь взаимностью простой.
Нет, не брать, дарить они умеют,
видя в этом тоже наслажденье,
Замечал не раз, что чем труднее -
горделивей и прямей их взгляд.
Как они воистину прекрасны,
эти предпоследние мгновенья.
Жаль, что только время им не властно:
бабье лето не вернуть назад.
Славные женщины!
Славные женщины!
Милые дамы!
Бабушки, дочки, подруги и мамы!
Где бы вы ни были:
дома, на службе,
и за столом, у сценической рампы,
к вам обращаю свои дифирамбы,
вам объясняюсь в любви я и в дружбе.
Вы – словно Лотос в руках Гаутамы,
райские птицы Омара Хайяма,
чище, чем воздух весеннего утра
и изощреннее, чем Камасутра,
великолепней, чем злато Приама
(только войны из-за вас нам не надо),
будьте для рыцарей главной наградой,
будьте сестрой Дульсинеи Тобосской
и Галатеей податливей воска,
любвеобильны, умны и упрямы
как героини Шекспировской драмы,
в меру строги, шаловливы, капризны -
радуйте всех обаянием жизни.
Будьте для всех нас
любви отраженьем,
вечным вопросом
и вечным решеньем,
долгим столетьем
и быстрым мгновеньем,
будьте для нас
родником вдохновенья,
чтобы поэты, артисты и барды
славили вечность весеннего марта.
8.03.99 г.
Червона рута
Поля призывно заалели мятой
с надеждою меня приворожить.
А я – всё с краю целины несмятой,
всё не решаюсь через сердце жить.
Всё издали любуюсь красотою
и по обочине, пыля и семеня,
всё не могу соединиться с тою,
что посредине поля ждёт меня,
что тянет мне приветливую руку,
улыбкой обещает счастье дать.
Увы, не я сажал червону руту,
и потому не мне её топтать.
Матери, провожающей детей
Будет так же шар земной кружиться,
высекая искры на бегу.
Но уже не греческая жрица -
будешь ты стоять на берегу,
провожая вдаль не аргонавтов
в плаванье за сказочным руно,
а мальчишек в утреннее завтра.
Им куда конкретно – всё равно,
лишь бы в неизвестное уехать.
Им твоей печали не понять.
Пожелай же, мать, и мне успехов.
Я ещё смогу рюкзак поднять.
Какая сила в русских бабах
Какая сила в русских бабах,
пронёсших на своём горбу
и Лихо, что ломало слабых,
сложивших ручки во гробу,
и беспросветную работу
без отпусков и выходных.
Слезу перешибало потом