и в сердце боль того-гляди вопьется.
Присядь, передохни, определись,
куда
дойти тебе сегодня надо;
и с этой мыслью смело поднимись.
Достичь задуманного -
лучшая награда.
Вновь сила появляется в ногах,
и ретивое – бьется в упоеньи,
и побежденным уползает страх,
а вместе с ним -
тревоги и сомненья.
Навстречу цели -
радостно идти,
сознание вперед меня толкает.
А если…
оборвется что в груди,
то ты меня за это -
не суди,
ну что поделать,
знать, судьба такая.
Ты за меня до финиша дойди.
«Третий глаз»
К тому, что не имел, -
я равнодушен,
жалею лишь о том,
что потерял.
До-нельзя
«третий глаз» мне нынче нужен,
что расширял мой зримый ареал.
Мне предками завещана возможность
за видимостью
глубже различать
не только мира показную сложность,
но истины – прозрачную печать.
Я видел души гор и мысли моря
и безначальность жизненных основ,
я различал друзей за чашкой горя,
лукавость слов и безнадежность снов.
Мой «третий глаз» предвидеть мог напасти,
мог видеть,
что могло, но не сбылось.
Пусть не всегда в моей бывал он власти,
но он не врал, как ныне повелось.
Себя узрел я внутренним виденьем,
грехи свои и свой спиральный путь;
а ныне –
я зажат казенным бденьем:
гляди – лишь «в оба», а о нем забудь.
Моя трехглазость стала рудиментом
(хоть торжествуй, хоть от тоски кричи);
довольствуясь лишь видимым фрагментом,
я к подсознанью потерял ключи.
И плоский мир ко мне стал равнодушен,
скукожился мой зримый ареал.
Тот, кто послушен, -
никому не нужен,
а жив лишь тот,
кто что-то потерял.
В черном вальсе закружился город
В черном вальсе закружился город,
утонул в бездонности ночной,
и дома – свидетели
с укором
немо смотрят на мой флирт с луной.
Что же мне осталось в мире этом -
в вихре жизни пыл свой растерял.
Глядя в небо – можно быть поэтом,
можно – видеть только материал
черной, в звездных блестках ткани,
что шуршит ночным движеньям вслед.
Тишь философических исканий -
вот удел моих грядущих лет.
Быть
Солнце огненной лавой
лижет черные тучи.
Быть – так лучшим,
помирать – так со славой.
Изъясняюсь сухо и пространно
Изъясняюсь сухо и пространно -
я напевность речи потерял.
Растранжирив легкость ресторана,
тяжело тяну словесный трал.
А улова нету -
только камень
тянет в преисподнюю на дно,
где душе, ожегшейся о пламень,
углем сохранить меня дано.
Может быть, пройдут тысячелетья -
темным антрацитовым куском
буду не в камине чьем-то тлеть я,
а дам жару огненным мазком.
Я – потомок Огня
Я – потомок Огня
и его Повелитель.
Искры давних костров обогрели меня,
приобщая сегодня к энергоэлите,
той, которой нельзя,
не хочу изменять.
Электрический свет,
звездный блеск затмевая,
нам несет отголоски тех каменных эр,
где энергия -
времени грань теневая -
заполняла земной бесконечный размер.
И прессуя пространство и время собою,
концентрируясь в угольных черных пластах,
сила солнца
с трудом отдавалась в забое
тем,
кто привкус столетий
хранил на устах.
«На-гора» – антрацит,
под землею – пустоты.
И клокочет огонь в рукотворных котлах,
что гораздо мощней, чем военные доты,
выжигающие все дотла.
Обуздать эту силу, увы, как непросто,
но и это сумел-одолел человек,
подчинив электричество правилам ГОСТа,
осветив им маршрут в наступающий век.
Дуб
Время тащится мимо волоком,
все пространство съежилось в куб,
я – не зверь, но уже и не облако,
а скорее – распятый дуб.
От земли оскудевшей – не бегаю,
где посажен – там и расту.
В зной людей одаряю негою,
а зимой – уподоблюсь костру.
Я взмахну опаленными ветками,
в небо кинув охапки звезд.
После
угли черными метками
обозначат мой бывший рост.
Пусть сгорит мой ствол и дупло -
лишь бы было всем нам
тепло.
Судьба и воля
Судьба есть то, что я – могу,
а воля – то, чего желаю.
Но от себя – не убегу,
сценарий жизни – разыграю
как мне завещано творцом -
отцом и всею родословной;
я в маму, кажется, лицом,
подстать душе немногословной.
Но что-то свыше мне дано -
возможность слышать третье время,
быть разом с прошлым заодно,