Они уже проходили мимо маленьких, убогих домишек, стоявших в песчаных, обдуваемых ветром садах. Женщины и дети подбегали к воротам, чтобы взглянуть на двух странных незнакомцев. Эндрю наконец остановился перед бакалейной лавчонкой на Менди-авеню. Он дышал тяжело, с лица его градом катился пот. Запустив руку в сверток, он стал раздавать брошюры. Из Кейптауна как раз возвращались люди, принимавшие участие в демонстрации, и вокруг стала собираться толпа. Эндрю раздавал брошюру за брошюрой всем, до кого только мог дотянуться, доставая из коричневой обертки все новые и новые пачки. Эйб стоял немного поодаль с презрительным, хотя и взволнованным выражением лица. Толпа тесным кольцом окружила Эндрю.
— Зачем ты раздаешь эти брошюры? — спросил молодой африканец с явным недоверием к Эндрю.
— Забастовка должна продолжаться. Мы должны выстоять. На нашей стороне справедливость, и победа будет за нами!
— А сам-то ты бастуешь?
— Как видите, я не на работе. Эй, подходите, берите брошюры!
— Ты приверженец ПАК?
— Не важно… Пожалуйста, все подходите. Мы должны выстоять. Мы не можем потерпеть поражение.
— Ты приверженец ПАК?
— Какое это имеет значение? Берите, ребята, по брошюре. Я пришел сюда в знак солидарности с вами. Ваше дело — также и наше дело.
— Почему же цветные не бастуют?
— Я не хочу никого защищать. Я примкнул к вам, потому что я такой же, как вы. Налетайте! Пожалуйста, берите по брошюре.
Толпа подозрительно взирала на этого энергичного молодого человека с налитыми кровью глазами и потным лицом. Пронзительным голосом взывал Эндрю к угрюмой толпе, пытаясь увещевать ее.
— Полиция! — раздался чей-то предостерегающий крик.
Полицейский фургон с фарами, защищенными проволочной сеткой, медленно прокладывал себе путь сквозь толпу. Эйб невольно задрожал. Двое полицейских в стальных шлемах выпрыгнули из задней двери и схватили Эндрю, скрутив ему руки за спиной.
— Какого дьявола ты тут делаешь? — спросил его сержант.
Эндрю скорчился от боли. Толпа враждебно наблюдала за полицией.
— Есть у тебя пропуск сюда?
Эндрю беспомощно закашлялся, лицо его опять перекосилось от боли.
— Сажайте его в машину, мы ему покажем, этому смутьяну!
Эндрю пытался что-то сказать, пока его вели к автомобилю. Толпа зароптала. Он попробовал высвободить руки, бессильно лягаясь ногами. Эйб смотрел на происходящее с ужасом, как бы не веря своим глазам, и вдруг пробудился к действию.
— Отпустите его, ублюдки! — закричал он, бросаясь на полицию.
Через миг он лежал уже на спине, придавленный тяжелым ботинком. О дверь полицейского фургона ударился первый камень. Полицейские повернулись к толпе, хватаясь за револьверы. Толпа отхлынула, сминая стоявших позади. Второй камень угодил прямо в щеку констеблю: полилась кровь.
— Назад! Или мы откроем огонь!
Словно искра пробежала по толпе.
— Бросайте их обоих в машину, — скомандовал сержант, побелевший от страха.
И неожиданно грянул взрыв. Это произошло так стремительно, что полиция была захвачена врасплох. Словно взбешенный зверь, атаковала ее толпа. Неистово молотящие кулаки, взлетающие и опускающиеся палки. Оглушительный топот. Рушащиеся одно на другое тела. Отчаянно цепляющиеся руки и град ударов. Руки и оружие, кружащиеся в безумном водовороте. Борющиеся тела и вздымающиеся груди. И вдруг с ужасающим грохотом перевернулся полицейский фургон. Зазвенели револьверные выстрелы. Трое полицейских укрылись в лавочке и стали стрелять поверх толпы. Парни вскарабкались на столбы, чтобы перерезать телефонные провода. Полицейский фургон превратился в пылающий ад. С громким шумом взорвался бензиновый бак. Гневные крики и рев. Вопли ужаса и дикой ярости. Сотни сминающих все под собой ног. Камни, вдребезги разбивающие стеклянную витрину. Прерывистое дыхание и бегущие ноги, и вот уже лавочка охвачена пламенем.
Эндрю почувствовал, что его тащат через поле. Кто-то бережно пронес его через изгородь. На какое-то мгновение, как в тумане, он увидел лицо Эйба. Последнее, что осталось в его памяти, когда его впихнули в открытую заднюю дверцу, — черные столбы дыма над лавкой и фургоном и тонкое повизгивание пуль. Затем он потерял сознание.
Глава тринадцатая
Очнувшись, Эндрю прежде всего услышал тихие звуки музыки, словно доносящиеся откуда-то издалека. Он попробовал узнать мелодию, но так и не смог. Стравинский или что-то в этом роде. Вокруг него слышались приглушенные голоса. Голова у него гудела от пульсирующей боли, и он не мог смотреть в одну точку. Различал лишь нечеткие узоры, выведенные на потолке. Он попытался сесть, выпрямив спину, но чья-то властная рука ласково уложила его на кушетку. На него пахнуло слабым ароматом духов. Руфь! Лицо ее сперва расплывалось белым пятном, затем он увидел обеспокоенную улыбку, затаившуюся в уголках ее губ.