Лисенок: Я не виноват. Квин, это не я! Я тут ни при чем.
Сотрудник ПСП: Тебя никто и не обвиняет в соучастии. Ты просто свидетель. Пока что. Но от твоих ответов зависит гармония и стабильность Живущего. Ты хочешь помочь Живущему?
Лисенок: Да. Я очень люблю Живущего и все для него сделаю. Квин.
Сотрудник ПСП: Я рад, что ты так говоришь. Это правильно. Ты хороший исправляемый, и я уверен, что очень скоро ты совсем исправишься. К тому же ты ведь у нас знаменитость! Я видел твое выступление на фрик-тьюбе.
Лисенок: Правда?
Сотрудник ПСП: Конечно. И другие планетарники видели. Ты отлично спел… Ну, рассказывай!
Лисенок: Я услышал крики с Доступной Террасы. И… я немного испугался, но мне было интересно, и я спросил друзей, что там творится…
Сотрудник ПСП: Тут поподробнее. Каких друзей ты спросил? Как ты их спросил?
Лисенок: Я спросил в социо, ну, во втором слое, общей рассылкой всю нашу группу.
Сотрудник ПСП: Тебе ответили?
Лисенок: Да, Тритон и Герда ответили.
Сотрудник ПСП: Текст ответов?
Лисенок: Посмотреть в памяти?
Сотрудник ПСП: Да.
Лисенок: Тритон: «этот псих 0 собирается себя уничтожить и кажется он еще собирается сжечь наш термитник урод». А Герда… Герда написала… Извините, я стер ее ответ.
Сотрудник ПСП: Почему?
Лисенок: Мы с ней поссорились вчера. Потому что она сказала, что Планетарник из «Вечного убийцы» ведет себя как идиот и не может поймать преступника, который у него прямо под носом, а мне очень нравится Планетарник, и я думаю, он хороший… Так что мы с Гердой поспорили, и я разозлился и удалил навсегда всю нашу историю чата. Это очень плохо?
Сотрудник ПСП: Ничего страшного, это же твоя личная соцш-ячей— ка, ты имеешь право удалять из нее все что хочешь. Просто скажи, что тебе ответила Герда.
Лисенок: Я не помню.
Сотрудник ПСП: Своими словами.
Лисенок: Я правда не помню… Яппп! Я не знаю, как пересказывать своими словами. Я никогда не запоминаю сообщения, они ведь все в памяти… Я ведь не виноват, правда? Другие тоже ничего не запоминают.
Сотрудник ПСП: Не волнуйся, ты не виноват. Теперь расскажи, что было дальше.
Зеро
— …Потому что в мире Живущего нет преступников!
— …Потому что нас содержат в исправительном Доме!
— …Потому что каждый из нас может исправиться!
Три «потому что». Каждый день, утром и вечером, хором. Я засыпал и просыпался под этот хор. Я и сам был частью этого хора — выкрикивал ответы на вопросы, раздававшиеся в их головах. Крэкер озвучивал для меня вопросы. Я никогда его не просил, ему просто нравилось это делать.
— Почему в мире Живущего нет преступлений? — воодушевленно шептал он.
…Потому что в мире Живущего нет преступников…
— Почему в мире Живущего нет преступников? — изумленно таращил глаза.
…Потому что нас содержат в исправительном Доме…
— Почему деструктивно-криминальный вектор в инкоде — не приговор? — щекотно хихикал мне в ухо.
…Потому что каждый из нас может исправиться…
Ему нравилось. Нравились сами вопросы. Но ответы у него были другие. Как и другим исправляемым, ему не инсталлировали обучающую программу «Живые пальчики». Но он сам научился писать в первом слое при помощи рук и корявым почерком выводил свои ответы на обрывках бумаги:
«Потому что в мире Живущего преступления называются поддержанием гармонии».
«Потому что в мире Живущего преступники пришли к власти».
«Потому что настанет день, когда мы вырвемся на свободу».
Крэкер был старше меня на два года. Большой лоб и маленькие тусклые глазки. Тонкие и острые на сгибах, как у паучка, конечности. У него дергалось правое веко, как будто он все время подмигивал. К нему близко никто не подходил. Все знали, что он не в себе. Я тоже знал, но это меня не смущало.
На самом деле они шарахались от него по другой причине. Они боялись. Боялись его почти так же сильно, как меня. Все знали, за что Крэкер был здесь, в исправительном. Все знали, что именно он совершил давно, множество пауз назад. Я тоже знал, но и это меня не смущало. Я был единственным, кто с ним говорил и кто его слушал. Для меня он не представлял ни малейшей угрозы. А я — для него.
Чувство взаимной безопасности — вот что нас связывало. Днем мы обычно держались вместе. Ночью мы спали на соседних кроватях, а две другие кровати — по обе стороны от нас — пустовали. Мы подружились не потому, что оба были изгоями. Мы подружились потому, что не боялись друг друга.