— Мы как раз были там в это время, — сообщил я ему.
— Ну, Джерри, это что-то куда значительнее того, о чем мы думали — гораздо значительнее. Эта история с платформой… Они намного обогнали нас в смысле техники. Знаешь, что я думаю насчет того, кто они такие?
— Марсиане? — спросил я.
Потрясенный, он уставился на меня.
— Вот это да! Как же ты догадался? — поразился он.
— Представь себе, почувствовал, что ты именно это хочешь сказать, — признался я. — Но мне почему-то кажется, что марсиане вряд ли использовали бы такую надпись, как «Живые картины Поули».
— Да? Там была такая надпись? Мне ничего об этом не говорили, — удивился Джимми.
Огорченный, он отошел, но та атмосфера, которую я пытался создать, была непоправимо разрушена его вторжением.
В понедельник утром наша машинистка Анна прибыла на работу в еще более взбудораженном состоянии, чем обычно.
— Если бы вы знали, — начала она, едва успев переступить порог, — какой ужас я только что пережила! Я просто вся была как рак красная.
— Вся? — заинтересовался Джимми.
Она не удостоила его ответа.
— Сижу я в ванне, поднимаю глаза и вдруг вижу, что совсем рядом стоит какой-то мужчина в зеленой рубахе и смотрит на меня. Я, конечно, как завизжу.
— Конечно, — вставил Джимми, — что же тебе еще оставалось делать? А он что? Или дальше нам уже нельзя…
— А он хоть бы что, — сказала Анна. — А потом он захихикал и исчез прямо сквозь стену. Я чуть не умерла от возмущения!
— Еще бы не возмутиться, — посочувствовал Джимми. — Подумать только, захихикал!
Анна пояснила, что ее возмущение было вызвано отнюдь не хихиканьем.
— Ужасно то, — продолжала она, — что подобного рода вещи допускаются. Если мужчинам уже стало позволено беспрепятственно проходить сквозь стены ванных комнат, где моются девушки, до чего они тогда дойдут?
Ничего не скажешь, вопрос резонный.
В этот момент прибыл шеф. Я последовал за ним в его кабинет. У него был явно озабоченный вид.
— Что за чертовщина творится в этом проклятом городе? — обратился он ко мне. — Приходит вчера жена домой и обнаруживает в гостиной двух экстравагантных девиц. Тут же решает, что это имеет отношение ко мне. Первая сцена за двадцать лет, в ходе которой девицы исчезают, — дельно изложил он.
Ничем другим, кроме сочувственного поддакивания, помочь ему я не мог.
В этот же вечер я пошел к Салли и увидел, что она сидит на ступеньках своего дома прямо под моросящим дождем.
— Ты что… — удивился я.
Она послала мне мрачный взгляд.
— Они пришли ко мне в комнату, — сказала она с несчастным видом. — Двое: мужчина и женщина. Не хотели уходить. Засмеялись прямо мне в лицо. Потом стали себя вести так, словно меня там не было. Мне стало… словом, Джерри, я не могла там оставаться. — И она разрыдалась.
С этого времени события стали стремительно нарастать. На следующее утро жаркая, хотя несколько односторонняя схватка произошла на главной улице. Мисс Дотерби, представительница одного из наиболее респектабельных семейств в Уэстуиче, при виде четырех взлохмаченных девиц, громко хихикающих на углу Нортгейт, почувствовала себя оскорбленной в своих самых святых чувствах. Как только ей удалось вернуть на место свою отвисшую нижнюю челюсть и восстановить слегка нарушенный дыхательный процесс, она не раздумывала ни минуты. Потрясая зонтом, словно это был меч ее доблестных предков, мисс Дотерби ринулась на врага. Она прошла сквозь них, рассыпая удары направо и налево, но, обернувшись, увидела, что девицы смеются над ней. В ярости она снова набросилась на них, но они продолжали потешаться. Тут она начала что-то бессвязно бормотать, и тогда кто-то из зрителей вызвал скорую помощь, чтобы доставить ее домой.
К концу дня город был полон громко возмущавшихся матерей и растерянных отцов, а на мэра города и полицию обрушился целый дождь заявлений с требованием, чтобы кто-нибудь, наконец, принял какие-нибудь меры.
Больше всего беспорядков вспыхивало в районе, который Джимми ранее отметил на своей карте. Пришельцы попадались во всех частях города, но в этом районе просто шагу нельзя было ступить, чтобы не наткнуться на вереницу мужчин в пестрых рубахах под руку с женщинами с удивительными прическами и еще более удивительными узорами на одежде, которые неторопливо выходили из стен домов и с одинаковым безразличием прохаживались как сквозь людей, так и сквозь машины. Они останавливались, где им вздумается, и, показывая друг другу на что-нибудь привлекшее их внимание, покатывались от безудержного и беззвучного хохота. Особенно веселились они, когда им удавалось навлечь на себя чей-нибудь гнев. Выбирая наиболее чопорных из прохожих, они строили им рожи и делали знаки, пока не доводили их до состояния слепого бешенства, — и получали от этого колоссальное удовольствие. Они прогуливались, где им заблагорассудится: сквозь магазины, банки, конторы и частные квартиры, невзирая на ярость обитателей. Повсюду стали появляться таблички с надписью «Входа нет», но это служило лишь еще одним поводом для веселья.