– Но я сопоставляю Тоби с Беном. Это неправильно. Притворяюсь, будто старая любовь была чистой, крепкой, но ведь это не так. Началось все вполсилы, не без притворства. А потом Бен заболел, и тогда я привязался к нему по-настоящему.
– Как та пара в вашей пьесе.
Чин не смотрела «Теорию хаоса». Она не любила театр, боялась его. Еще одна причина относиться к ней с уважением. Но в отличие от матери Калеба, хотя бы читала его пьесы.
– Да. В этом смысле «Теория хаоса» тоже про меня и Бена, – согласился Калеб. – Но и тут я использовал Бена. В больнице у него случались приступы безумия. Я передал их своему шизофренику. Сделал их позабавнее. А жену наделил своей беспомощностью. Сделал из нас обычную бисексуальную парочку. Это не так узко, видите ли. В коммерческих целях.
– Мы уже обсуждали это, Калеб. Бесплодное самобичевание.
– Это ваша работа – помогать людям справляться с худшим в себе.
– Как правило, да. Но некоторые эксплуатируют дурное в себе. Заслоняются им и не думают, что и как в себе изменить.
– Я не напрашивался – не на комплимент, а на это ваше «нужно лучше относиться к себе». Ненавидеть себя – это так неприятно! И скучно. Но кого мне еще ненавидеть? Разве что Тоби. Но я не могу ненавидеть его по-настоящему. Да еще Кеннет Прагер.
Чин промолчала.
– Обозреватель из «Таймс», – пояснил Калеб.
– Я знаю, кого вы имеете в виду. Мне казалось, с ним мы уже разобрались.
– Наемный писака! Кого же еще мне винить? Придурков продюсеров, поторопившихся с премьерой? Господи Иисусе! В кои-то веки написал искреннюю пьесу. Я искупил свою надуманную драму о сексе, написав честную пьесу о любви, и получил в зубы. Не приняли! Какой-то писака из «Нью-Йорк Таймс»! Вы сами говорили об этом на той неделе. Он лишил смысла нашу с Беном жизнь.
– Я такого не говорила. Я сказала: когда люди отвергли вашу пьесу, вы восприняли это как отрицание вашего опыта с Беном. Что-то в этом роде. – Она порылась в записях. – Понятия не имею, кто такой этот обозреватель – критик – репортер. И не в нем дело. Дело в вас.
Она даже слегка напугала Калеба своим напором. Прокашлявшись, доктор Чин предложила:
– Вернемся к Тоби.
– Это необходимо? – попытался сыронизировать он.
– Вы сказали: Тоби – симптом, а не причина. То есть разрыв с ним – это симптом?
– Нет. То, что я влюбился в него, – симптом. Он никто, ребенок. С ним ничего быть не могло.
– Однажды вы назвали его помесью шлюхи со святым.
– Насчет святого я не уверен, – фыркнул Калеб.
Доктор улыбнулась, терпеливо дожидаясь более серьезного ответа.
– Ну да, – признал он. – Так оно и есть. Я был в него влюблен. Но это все равно, что любить пса. Это касается только меня, а не его.
– И в этом он виноват?
– Нет, виноват я. Если я виню его, то лишь потому, что он меня разочаровал. Некого любить – пустое место, вроде сцены до спектакля. Многим актерам это знакомо. Они любят сцену, ведь там проходит их жизнь. Огромная дыра, которую надо заполнить притворством, славой.
Чин молчала, размышляя.
– Думаете, я не эту дыру имел в виду?
– Что? А! – Она слегка поморщилась. – По-моему, с сексуальной стороной отношений все у вас было в порядке. Дыра есть дыра. – Она тяжело вздохнула. – Нет, меня больше интересует ваш страх быть использованным в сочетании с решением больше не писать.
– Какое уж тут решение! Я просто не могу писать.
– Возможно, – сказала она, прикладывая палец к губам.
– Значит, я хотел провала? – нахмурился Калеб. – Чтобы испытать Тоби? Убедиться, что он не предаст меня в беде?
– Это мысль.
– Но теперь я уже не люблю его. И провал вполне реален. – Он даже засмеялся. – Так в чем же дело?
– Вы правы. Никакой связи. – Сарказм легкий, точно перышко. – Продолжим на следующей неделе. Время вышло.
Разумеется. Эту реплику Калеб предвидел заранее. Чин всегда так делает: подкинет напоследок идейку, порой довольно странную, и предоставит Калебу ломать себе голову до следующего сеанса.
Вставая, он не удержался от вопроса:
– Почему вы не посоветуете мне бросить искусство? Как там Фрейд говорил? Художники – слабые люди, укрывающиеся в фантазии и мечтах в поисках «чести, славы, богатства и красивых женщин». Или, в моем случае, красивых мужчин.
– Глупости. Вы же знаете, как я уважаю людей искусства. – Доктор тоже поднялась и распахнула перед ним дверь.
– Вы как-то назвали книги, пьесы, вообще искусство всего-навсего усложненным способом справляться с жизнью.