Так я сидел долго. Не знаю, сколько точно, но на улице уже рассвело, солнце поднялось высоко над горизонтом, огонь уже совсем потух.
Я всё так же сидел и, как завороженный, смотрел на то, что осталось от сарая. События последних суток было сложно осознать. Ещё сложнее принять. Но, как бы то ни было, передо мной стояла ещё одна задача: с этим всем что-то нужно было делать.
Возможно — это было первой мыслью, — мне нужно было в полицию, чтобы заявить о гибели брата. И я почти был готов это сделать, если бы не одно «но»: я совершенно не хотел огласки произошедшему. Скорее всего — я практически не сомневался в этом, — мне ничего не грозило. В конце концов, если бы я сказал правду, моему рассказу нашлись бы подтверждения. Возможно, нашлись бы и подтверждения тому, что десять лет назад он уже попытался убить меня.
Но потом я успел подумать, что у меня совершенно не было свидетелей. Единственным свидетельством того, что меня насильственно удерживали в этом сарае, были следы от наручников. Но я достаточно часто смотрел криминальные хроники, чтобы подумать о том, что полицейские могли предположить о намеренном нанесении подобных повреждений для создания видимости. Других доказательств своей невиновности у меня не было.
Решение пришло само по себе. Позже.
Не знаю, сколько я просидел на земле, но в какой-то момент почувствовал, что начинаю мёрзнуть. Мои чувства начали приходить в норму, шоковое состояние постепенно проходило. Единственное, что я мог в тот момент сделать, — это взять машину и вернуться в город. Именно это я и сделал. Мысленно поблагодарив Беннета за то, что он оставил ключи в машине, я выехал на автостраду и направился прямиком к его квартире. Честно говоря, я до сих пор не могу объяснить, что заставило меня это сделать.
Но это было правильное решение. Поднимаясь наверх, разглядывая связку ключей и пытаясь угадать, какой из них подходит к квартирной двери, на лестничной площадке я встретился с той самой соседкой, которая открывала мне дверь вчера. С пренебрежением во взгляде она посмотрела на меня, покачала головой и, не скрывая своего раздражения, произнесла:
— Когда ты уже возьмёшься за ум, Аллистер? Ходишь весь оборванный…
Именно в этот момент я понял, что мне нужно сделать. Решение было простым: я, человек, который сейчас стоял в этом почти разваленном доме, и был Аллистером Маккензи. Я был жив. Беннет Маккензи не существовал уже десять долгих лет. А значит, не мог умереть этой ночью.
Всё, что мне оставалось, — это исчезнуть из этого дома, из этой квартиры, из этой жизни, где существовал Аллистер Маккензи, и вернуться в ту, где я был Джонатаном Свифтом.
Это было несложно. Найдя в квартире письмо от работодателя, я позвонил, представился своим именем и сообщил, что увольняюсь по причине переезда в другой город. Также я позвонил арендатору квартиры и сообщил о том, что больше не нуждаюсь в его услугах. Следующий звонок был в Красный Крест, где я предложил прийти и забрать всю мебель из квартиры для тех, кто нуждается. Они, конечно же, обрадовались и пообещали зайти этим же вечером. Пока я ждал их, собрал все личные вещи Беннета, его документы, одежду, сложил их большие сумки и погрузил в машину. Избавиться от них не составляло труда.
Уже вечером следующего дня, уставший и всё ещё в состоянии лёгкого шока, я снова встретился со своей семьей. С настоящей семьей — с Мартой, с нашими детьми и странными, немного назойливыми, но милыми родственниками моей жены.
Я больше никогда не пытался вернуться в прошлое. Не пытался узнать, кем был раньше. И совсем не жалел о том, что всё забыл. В той, прошлой жизни осталось слишком много всего, что я не желал знать. Возможно, моё подсознание именно по этой причине не хотело вспоминать все эти десять лет…
Конец