Вспоминается Суворов с его тактикой. Говорят, что он сочетал решительность не с расчетом, а с вдохновением. Последнее слово мне кажется сильно преувеличенным. В боевых операциях полагался на волю случая, то есть на русский авось. В донесениях об этих операциях завышал потери противника и занижал – свои. Потемкин и Суворов военные полководцы без военного образования, показавшие, как тогда говорили, «в случай», и добывали себе победы любой ценой, заваливая врагов трупами (русских солдат). «…Мы за ценой не постоим…» Как это напоминает мне, ветерану Отечественной, наших малообразованных командармов – Жукова, Буденного.
Вот в чем я вижу актуальность Вашей книги, а значит – необходимость ее переиздания.
Ну а если переиздавать, то уж заодно не только переработать, но и дополнить.
Например, дать вторую русско-турецкую войну, которую Вы почему-то обошли молчанием. А ведь там и Суворов и Потемкин выглядят как интриганы: оттирали от руководства войсками Румянцева и его верного соратника – Каменского. (У меня есть небольшое количество записей о нем, может быть, они Вас заинтересуют…)
С пожеланием успехов – граф Каменский Николай Николаевич, потомок фельдмаршала М.Ф. Каменского, ветеран Великой Отечественной войны».
Н. Каменский в этом письме затронул главную тему для исторических писателей – необходимость изучать десятки, сотни документов, писем, донесений, приказов и указов, воспоминаний и записок о былом, чтобы не упускать многогранную правду жизни, сложную и противоречивую правду личности, неуловимую правду характера, правду событий. И каким бы симпатичным ни казался ваш герой, не избегайте сказать и о нем правду фактов, как бы горька она ни оказалась. Ветеран Великой Отечественной войны Н. Каменский, потомок фельдмаршала, вспоминает эпизод, когда генерал Суворов и генерал Каменский, штурмуя одну крепость, разошлись во мнениях, Суворов, как младший по званию, тут же подал рапорт о болезни и удалился в Бухарест.
Возможно, это не противоречило уставу, но нанесло вред выполнению операции. Вот такое объективное рассмотрение фактов совершенно необходимо при описании любого исторического лица.
В последние годы, особенно после возвращения Крыма в Россию, явно преувеличивают в этом случае роль личности Григория Потемкина. По правде сказать, это фельдмаршал Румянцев и добился победы с турками, и заключил мир, и подготовил почву для освоения полуострова.
Здесь возникает вопрос, который долго не могли решить русские историки и биографы. После заключения Кючук-Кайнарджийского мира русские войска по указанию фельдмаршала Румянцева продолжали занимать Крым и его крепости.
Первую попытку высказать правду о присоединении Крымского полуострова к Российской империи высказал известный историк Пётр Матвеевич Сакович в статье «Исторический обзор деятельности графа Румянцева-Задунайского и его сотрудников: князя Прозоровского, Суворова и Бринка»:
«Быстрое образование Новороссийского края, его счастливое приморское положение, богатства, которых едва только теперь промышленность и изыскания ученых начинают касаться, наконец, стратегическое значение провинций, облегающих Черное море, и его портов, относительно восточных наших соседей – вот данные, вследствие которых за именем Потемкина время утвердило право на исключительную признательность к нему России.
И действительно, мысль о Новороссийском крае сливается у нас с личностью князя Таврического: мы признаем его виновником бескровного приношения государству обширных берегов Черного моря: преклоняемся пред его проницательностью ума, его необыкновенным счастьем и легким успехом в предприятии, которое доставило России естественныя и, для полного развития ея сил, необходимыя на Юге границы: и, наконец, ослепленные блеском заслуги Потемкина в этом славном деле, до того увлекаемся, что совершенно исключаем из круга действователей другое лицо, если и менее занимавшее его современников, то едва ли не более его трудящееся, во всяком случае, предшествовавшее на той же самой стезе.
Быть может, убеждение, перешедшее к нам от дедов и отцов наших, насчет величия и славы князя Таврического, так сильно еще, что не дозволяет усомниться в неувядаемости пальмы, сорванной им на той же самой почве, на которой пожал уже славные лавры, за десять лет до него, Румянцев?..
Может статься, что на личность его мы смотрим еще глазами его современников, как на личность могущественного временщика, пред которым личность скрывалась под личиною, язык безмолствовал, а факты не смели высказываться наявь из архивов, более нежели на государственного сановника, на заслуги которого должны указывать дела и следы его прохождения в истории? Не судим ли мы о Потемкине по преданию, подражая льстивому языку его современников, а не на основании того, как отражается образ его в зеркале истории?