Госпожа Декуэн и Жозеф, ожидавшие изгнанника у места его прибытия в Париж, во дворе конторы Королевского общества почтовых карет, были поражены, увидев, как изменилась в лице Агата. Пока раздавались поцелуи и отвязывались два чемодана, струха Декуэн заметила Жозефу:
— Твоя матушка за два месяца состарилась на десять лет.
— Здравствуйте, тетка Декуэн! — с таким нежным приветствием обратился подполковник к старой лавочнице, которую Жозеф сердечно называл «маменькой Декуэн».
— У нас нет денег на извозчика, — горестно сказала Агата.
— У меня есть, — ответил ей молодой художник. — У брата великолепный цвет лица! — воскликнул он, взглянув на Филиппа.
— Да, я обгорел, как трубка. А вот ты не изменился, малыш!
Жозеф, уже достигший двадцати одного года и к тому же ценимый несколькими друзьями, поддерживавшими его в дни испытаний, чувствовал свою силу и сознавал свое дарование. Он был представителем живописи в кружке молодых людей, посвятивших себя науке, литературе, политике и философии. Его задел презрительный тон Филиппа, еще подчеркнутый жестом брата, скрутившего ему ухо, как ребенку. Агата заметила некоторый холодок, которым сменился у г-жи Декуэн и Жозефа первый порыв их нежности; но она загладила все, рассказав им о муках, вынесенных Филиппом во время изгнания. Г-жа Декуэн, пожелавшая отпраздновать возвращение Филиппа, которого она потихоньку называла «блудным сыном», устроила самый лучший, какой только могла, обед, пригласив старого Клапарона и Дероша-отца. Всех остальных друзей дома просили прийти вечером, и они явились в полном составе. Жозеф позвал Леона Жиро, д'Артеза, Мишеля Кретьена, Фюльжанса Ридаля и Бьяншона — своих друзей по кружку. Г-жа Декуэн сообщила Бисиу, своему мнимому пасынку, что молодые люди будут играть в экарте. Сын Дероша, ставший по непреклонной воле отца лиценциатом юридических наук, также был на вечере. Дю Брюэль, Клапарон, Дерош и аббат Лоро присматривались к изгнаннику: его грубые манеры и обращение, голос, осипший от спиртных напитков, площадная речь и самый взгляд — все пугало их. И вот, пока Жозеф расставлял столы для карточной игры, наиболее преданные друзья окружили Агату, спрашивая ее:
— Что вы думаете делать с Филиппом?
— Не знаю, — ответила она. — Он и теперь не хочет служить Бурбонам.
— Очень трудно найти для него место во Франции. Если он не поступит в армию, то не скоро получит государственную службу, — сказал старик дю Брюэль. — Достаточно послушать его, чтобы понять, что он не сможет зашибать деньгу, как мой сын, изготовляя пьесы для театров.
По взгляду, которым ответила Агата, каждый понял, насколько ее беспокоит будущее Филиппа; и так как никто из ее друзей не мог оказать ей помощь, то все замолчали. Изгнанник, Дерош-сын и Бисиу играли в экарте, пользовавшееся в то время бешеным успехом.
— Маменька Декуэн, у брата нет денег на игру, — сказал Жозеф на ухо этой превосходной, доброй женщине.
Участница королевской лотереи пошла к себе, принесла двадцать франков и вручила их художнику, который незаметно сунул деньги Филиппу. Все гости уже собрались. За двумя столами играли в бостон, и вечер оживился. Филипп оказался плохим игроком. Сначала он много выиграл, потом проиграл и к одиннадцати часам задолжал пятьдесят франков Дерошу-младшему и Бисиу. Препирательства и споры за экарте неоднократно доносились до слуха спокойных игроков в бостон, украдкой поглядывавших на Филиппа. Изгнанник обнаружил столь скверный характер, что когда в последнюю ссору оказался впутанным Дерош-младший, — а он тоже был не из покладистых, — то Дерош-отец, вопреки очевидности, объявил, что сын не прав, и запретил ему продолжать игру.