Эл сунул руки в карманы.
– Раз уж вы направляетесь в ту сторону, не могли бы вы подбросить Фиби домой? Мне нужно доставить кучу посылок, а я уже страшно опаздываю.
– Ладно, – безразлично согласилась Кэрол.
– Можно мне вернуться с вами на поляну и тоже понаблюдать за матерью-выдрой? – попросила Фиби.
Кэрол покачала головой:
– Боюсь, что нет. Чем меньше рядом людей, тем лучше.
Фиби не стала спорить.
Поспешишь – людей насмешишь
Эл чувствовал себя виноватым, оставляя дочь в компании не самой дружелюбной на свете женщины. И все-таки, если Кэрол Блейк посвятила свою жизнь заботе о выдрах, это должно было говорить о ее порядочности, верно?
Он помахал им рукой, сдал назад и покинул территорию питомника. Вскоре он уже ехал по своему обычному маршруту. Он вел машину и тихонько насвистывал, радуясь, что Фиби проявила такой живой интерес к выдре, и надеясь, что, где бы та ни оказалась, она выживет. И что Кэрол будет держать их в курсе.
Он нажал на педаль газа. За окном замелькало кружево серо-золотых узоров, когда он промчался сквозь рощицу растущих вдоль обочины буков. Он снова выехал на открытое пространство, и в ветровое стекло ударил солнечный свет. По обе стороны дороги росли купырь, лютики и ковыль. На редких телеграфных проводах сидели и чирикали птицы – то ли ласточки, то ли стрижи. Он их вечно путал. Позже нужно будет расспросить Фиби, чем они отличаются. Она точно должна знать.
Маршрут Эла захватывал несколько отдаленных ферм и деревень. По его опыту, чем дольше ты ездил по одной и той же дороге, тем короче она становилась, но проселочные дороги Девона оставались упрямо длинными. И извилистыми. И очень, очень узкими. В первую неделю пребывания здесь он не мог надышаться деревенским воздухом, и ему до сих пор казалось, что если вдохнуть поглубже, проезжая мимо живой изгороди, ее запах защекочет его ноздри.
Он доставил комплект лошадиной экипировки в маленькое фермерское хозяйство и развез по трем деревням посылки поменьше. Эл выпрыгивал из машины, отдавал коробки и торопился снова сесть за руль, изо всех сил пытаясь наверстать упущенное время и не позволяя втягивать себя в досужие разговоры. Несколько раз ему пришлось сдавать назад, пропуская встречные автомобили и тракторы. У навигатора было своеобразное чувство юмора – все эти манипуляции как назло занимали гораздо больше времени, чем указывало проклятое приложение. К счастью, люди были добры к нему. И как будто даже рады его видеть. Все-таки он приходил не с пустыми руками.
Трудно было поверить, что ему действительно за это платят. Намного меньше, чем на предыдущей работе, которую пришлось оставить, но за последние годы его любовь к преподаванию математики сошла на нет.
Эл Фезерстоун считал себя молодым – остальные могли с этим не соглашаться. У него были мальчишеский нрав и роскошная густая шевелюра, в которой лишь изредка пробивалась седина. Но годы учительства давали о себе знать. Вдобавок ко всему на него свалилась куча административных обязанностей, а если что и приводило Эла в уныние, так это административная работа. Никто и бровью не повел, когда в пятьдесят три года он подал заявление о раннем выходе на пенсию. Решение было принято после того, как однажды среди почты он обнаружил рекламную листовку, гласившую: «Похороны вашей мечты всего от 15,97 фунтов стерлингов в месяц». На него тогда словно ушат холодной воды вылили. Хотя в целом Эл держался бодрячком и по жизни был склонен к оптимизму, он давно привык жить с разбитым сердцем, осколки которого бились в такт сердцам троих его детей. Ради них он намеревался как можно дольше откладывать похороны со своим непосредственным участием, даже по самой выгодной цене. Пусть от него и осталась лишь пустая оболочка, но даже таким Эл надеялся быть им полезным.
Будучи по натуре скромным человеком, Эл даже не догадывался, как сильно его любили ученики. Многие из них грустили о его уходе и сожалели, что не были к нему добрее – это осознание пришло к ним слишком поздно. В школе в глаза его называли «мистер Фезерстоун», а за глаза – не иначе как «Большой Эл». Это беззлобное, как он надеялся, прозвище было образовано по такому же принципу, что и «Малыш Джон» в легендах о Робине Гуде, и являлось верхом остроумия, проявленного школьниками. Говоря откровенно, могло быть намного хуже, но такое обращение все равно ранило. Не то чтобы Эл комплексовал из-за роста. Он был не самым высоким из мужчин, но и отнюдь не коротышкой. И все-таки слово «большой» необъяснимым образом задевало за живое.
Когда он впервые заикнулся о переезде, Фиби восторженно взвизгнула, и этого оказалось достаточно, чтобы подвигнуть его к действиям. Жизнь в Бирмингеме стала слишком утомительной для них обоих. Эл грезил о заливных лугах и чистом воздухе, да и Фиби сельская местность пошла бы только на пользу. Недвижимость в Эксмуре стоила относительно дешево, и отсюда было недалеко до Плимута, где училась его вторая дочь, Джулс. Его сын Джек в настоящее время жил в Йорке, но он почти окончил университет и, возможно, планировал осесть после выпуска где-то в другом месте… Или, что более вероятно, вообще ничего не планировал.