— Все ж христиане… Помогут, небось?
— Христиане, только папежской веры. Как польские ксендзы. Много от них добра православные видят? А? Не слышу?! Нет, конечно, если в их веру перекрестишься, то… Но тогда зачем тебе Россия? Что у нас за отложение от православия бывает, знаешь?
— Как не знать…
Мужик притих — видно, представил себя на дыбе. Давить, давить еще — и будет успех!
— Ну, ежели на меня вдруг накатит приступ доброты, может случиться и такое, что я вас доставлю на корабле прямо в Венецию. Поближе маленько: не пять государств пройти, а только три. Однако толку не будет, ибо народ в сем городе скаредный. Даром ничего не дадут, скажут — заработай.
— Пущай. Заработаем и пойдем на Русь.
— Зарабатывают там ровно столько, чтобы с голодухи ноги не протянуть: скопить денег на дорогу даже не мечтайте. А чужакам и самая дешевая поденщина бывает за счастье, ибо в Венеции своих голодранцев довольно.
— Может, Ваша Милость…
— Ни шиша моя милость просто так не даст, потому что я тоже венецианец. По крови русский, а по рождению — венецианец. И ровно то же самое вам скажу. Разница только в том, что заплачу больше. Вообще, солдат здесь в военное время получает вдвое или втрое против поденщика. Или можем договориться, что вы мне отслужите столько, чтоб вашего жалованья хватило нанять голландский корабль до Санкт-Петербурга, — как сойдете на берег, сразу же государыне в ножки и падете. Выпросите у матушки прощение разом за все.
Человеческая толпа, как правило, шумит — и ее гул передает общее настроение. Скажем, сердитые или одобрительные тона легко различаются; они заразительно действуют на людей, доселе нейтральных, и подчиняют оных слитному движению массы. Сейчас людской оркестр звучал вразнобой, свидетельствуя о неопределенности и сомнении. Что ж, полдела сделано. Общая решимость немедля отправиться назад в Россию, по меньшей мере, поколеблена. Осталось найти такой подход, чтоб еще сильней повернуть намерения освобожденных в сторону моей приватной армии. Еще немного — и я их уговорю.
Господи, насколько же проще жить под царской властью!
И снова вперед вылез Егор Косоруков.
— Ваше Высокопревосходительство?
— Что, Егорушка?
— А сколько, примерно, надо отслужить, чтобы нанять корабль хватило?
Вот молодец! Если б я заранее нанял его разыграть приготовленную пиесу для склонения народа к службе — и то бы лучше не вышло. Сразу перевел мое предложение в практический план.
— Полгода, до Рождества. Можно на пару месяцев дольше, тогда в Петербург с деньгами приплывете. Все равно море там раньше Благовещения не растает.
— А что за служба будет?
— Обыкновенная служба, солдатская. Стрелять, в кого начальство прикажет.
— В турок, что ли? Али в кого еще?
— В турок, это непременно. Может, и еще в кого: бывают и христиане такие, что намного хуже турок. Вам сие слышать дико, после турецкого плена, так поверьте на слово. Одно скажу точно: против своих не пошлю. Егор, старше тебя чином никого нет? Офицеров нет?
— Нету, Ваше Высокопревосходительство. Турки хоть нехристи, а к благородным господам почтение имеют. В городе всех оставили, на выкуп.
Казадось, вот-вот можно будет праздновать победу над императрицей: ее солдаты станут моими. На полгода? Ага! Есть способы сделать так, чтобы через эти полгода они сами не захотели никуда ехать. Но тут откуда-то из глубины строя раздался недоверчиво-враждебный голос:
— Господ-то выкупят… А нас в этом пекле адовом оставят! Сдохнуть на своей земле — и то не дадут!
— Кто сказал?! А ну, покажись! — Однако, если бы даже говорун открыл себя, затыкать его было уже поздно. Вражда и зависть к высшему сословию, это ключ от шкатулки Пандоры. Любой выпад противу дворянства способен освободить легион бесов, запертый в народной душе. Толпа, минуту назад шатавшаяся в неустойчивом равновесии, стронулась и покатилась, словно с горы:
— Предали нас офицеры!
— Кругом измена!
— Не верим никому, одной царице-матушке!
— Всё ей доложим, как в Питербурх приплывем!
— Домой!
— Сажай на корапь, твоя милость!
— В Россию хотим!
В Россию они хотят… Я тоже хочу, и что?! Самому явиться в застенок Ушакова? Нет уж, пусть без меня скучает Андрей Иваныч. Спорить с людьми сейчас бесполезно — но есть у меня еще один козырь, коий непременно должен сыграть.
— Косоруков!
— Слушаю, Ваше…
— Распоряжайся, сержант. Веди людей на благодарственный молебен об избавлении от агарянской неволи.