— Что, Ваше Сиятельство?
— У нас достаточно возможностей для контратаки. Долговой груз на компании большой. Пока что процентные выплаты покрываются с легкостью, но может возникнуть ситуация, когда прибыль резко упадет… Или же такую ситуацию можно создать. Уронив акции, вызвать разочарование английских вкладчиков и рознь между ними; расколоть их единый строй, учинить панику и скупить утраченную долю через подставных лиц… Не прямо сейчас, нет. Сейчас они настороже. Нужно затянуть конфликт и дождаться подходящей политической конъюнктуры. Девять десятых корабельного железа идет отсюда на французские и голландские верфи. При втягивании Британии в нынешнюю войну, вероятность чего достаточно велика, сбыт упадет катастрофически.
— Но тогда… А сумеем ли мы справиться с этим упадком, вернув себе компанию?
— Вот почему следует все хорошенько обдумать, а потом уже действовать: расчетливо и осторожно. Как ты сам заметил, чтобы вместо прибыльного дела не получить руины. И еще. Совсем не случайно отъем завода произошел именно сейчас. Год… Нет, уже почти полтора тому назад… Помните, что в Петербурге стряслось?
— Торговый трактат между Британией и Россией разумеете?
— Слава Богу, не совсем тупые. Именно его! Подписали оный посол Георг Форбс и канцлер Остерман, да не по канцлерову разумению. Три года он вел переговоры, сначала с Клавдием Рондо, а потом — с Форбсом, однако дело к концу не шло. Почему, спросите? Из-за безмерной наглости англичан, желавших получить право транзитной торговли сквозь Россию с Персией. Нет, Остерман соглашался — но при условии, что русские купцы взамен получат право торговли с британскими колониями в Новом Свете…
— Да под такую привилегию негоцианты бы тысячами со всей Европы в русское подданство набежали…
— Конечно. Ну, и еще там были разногласия по поводу ввозных пошлин — только это уже о том, английское или прусское сукно пойдет на мундиры русской армии, раз уж своего не хватает. Так вот, бодались они безо всякого продвижения, пока сэр Георг не нашел подхода к самой императрице — а через кого сие делается?
— Бирон?
— Разумеется. Через Бирона; его не объедешь. И посыпались указания канцлеру, в чем уступить британцам… Вышло, что во всем. Даже путь в Персию им открыли, что вообще неслыханно. А Форбса императрица, когда уезжал, звала в свою службу. В генерал-адмиралы русского флота. Он, правда, отказался. Пятнадцатью годами раньше у него был неудачный опыт, когда отец нынешнего короля послал его к союзнику, императору Карлу Шестому, строить корабли на Адриатическом море. Сам-то цесарь хотел… Но цесарский двор нежеланного пришельца разжевал и выплюнул. Уехал с позором, ровно ничего не сделав. Видно, с тех пор служить на чужбине и зарекся.
— Сколько он отвалил курляндцу, интересно?
— Думаю, немало, но сие неважно: тут взяткой вряд ли что сделаешь. Анна скупа и за свою корысть держится крепко. Нужны изощренные аргументы, чтобы государыню убедить. Бирон таких не выдумает — не по его это части. Вообще, если бы императрица желала употребить таланты своего любимца с пользой для державы, ей следовало б учредить коннозаводское ведомство и поставить фаворита главою. Кони — это да; коней он знает и любит. А в денежных делах мало что понимает, и шагу в них не ступит без совета со своим личным банкиром, евреем Липманом. Применительно к коммерции, эта пара являет собою сказочного кентавра, в коем от Бирона — туша, ноги с копытами, да уд срамной; а голова с мозгами — липмановская. Умная голова, что есть — то есть…
Помощники внимательно слушали, не вполне понимая, зачем им все это рассказывают, но терпеливо дожидаясь, пока запутанная тропинка повествования приведет к чему-то, имеющему прямое до них касательство. Я собственноручно налил полный стакан ключевой воды из прозрачного caraffino (на вино и пиво в заводе мною же был установлен строжайший запрет), промочил горло и продолжал:
— Так вот, наша с вами судьба вполне могла послужить одной из разменных монеток в торге вокруг сего трактата. По надежным известиям, императрица спрашивала о выдаче из Англии меня, братьев Веселовских — ну, и вас всех, за компанию. Форбс отговорился, что главных фигур на острове нет; да если бы и были, по народным правам выдать никого невозможно. Дальше мы вступаем на зыбкие мостки умозрительных предположений. Смотрите. Еще больше, чем терять деньги, императрица не любит, когда ей в чем-либо отказывают. Не получив сатисфакции в сем пункте, могла ли государыня уступить сэру Георгу во всем остальном? Или он до безумия очаровал ее своими мужскими достоинствами? Но тогда, пардон, не было бы никакого трактата: наш кентавр соперника затоптал бы! Не означает ли это, что кто-то придумал иной способ наказания беглых холопов? Казнить — нельзя; схватить и выдать — нельзя; а что можно?