Входная дверь на мгновение приоткрылась, в притворе мелькнул чей-то любопытный глаз и что-то белое, с кружевами. Пробежали, удаляясь, резвые ножки. Потом послышались торопливые мужские шаги: не каждый день здесь появляются клиенты, ездящие в карете, хотя бы и пароконной упряжкой. Створка распахнулась уже полностью, и мой воспитанник, выросший без меня во взрослого детину, замер соляным столбом.
— Ну, здравствуй. Что-то ты, братец, остатки вежества растерял. Или я чем тебя обидел?
— З-з-д… Здравствуйте, Ваше Сиятельство. Простите, Бога ради: растерялся. Пожалуйте в дом.
— Это что, твой дом? Собственный или наемный?
— Наемный.
— Ну, и какого беса ты здесь, а не там, где должен быть?!
— Я бесконечно виноват перед Вами. Но у меня была веская причина так поступить.
— Та причина, которая из-за портьеры подглядывает?
Юноша резко оборотился; однако за преградою из дешевой некрашеной холстины, отделявшей, всего скорее, кухню от жилой комнаты, уже никого не было. Он судорожно вздохнул, словно купальщик на Крещение перед шагом в ледяную воду:
— Да, господин граф. Студентам не дозволяют жениться, а мне понадобилось.
— Прямо до зарезу понадобилось?
— Ага.
— А мне отписать? Рука бы отвалилась?
— Я писал… Только не посмел отослать.
— Что, стыдно было?
— И это, и… долго бы вышло все равно. Мы ждать не могли. Милка от матери с отцом ко мне сбежала.
— Милка?
— Ее Эмилия зовут.
— А отец у нее кто?
— Абингдонский лесничий.
— Абингдон — это милях в трех к югу от Оксфорда? Там же леса нет.
— Лес вырубили, а должность осталась. Традиция! В тех местах благородные лорды на болотную дичь охотятся: значит, кто-то должен оную охранять.
— Лучше б свою дочь охранял. От таких, как ты, браконьеров. Может, все же, вернуть ее родителям?
— Мы повенчаны.
— Да… Любовь зла! — Я окинул критическим взором каморку с оклеенными какой-то дрянью кривыми стенами и покатым щелястым полом. — Ты не считаешь, что твоя избранница достойна лучшего? Образование открыло бы тебе путь наверх, а что теперь?
— После пяти лет в помощниках, дозволяется держать экзамен на стряпчего…
— Пять лет? А ты их выдержишь? Рай в шалаше имеет свойство быстро заканчиваться. Сейчас лето, а сквознячок здесь гуляет. После первой же зимы у вас обоих будет чахотка, в английском климате это верная смерть.
Харлампий упрямо, по-бычьи, нагнул голову. Видно было, что от тягостных мыслей он и без меня страдал, но отгонял их, не желая взирать отверстыми очами на грубую реальность. Сжав кулаки и глядя почти что с ненавистью, беглец возвысил голос:
— Лучше умереть вместе, чем жить поврозь!
— Дурак, прости Господи! Ты ее за этим из семьи украл?! Чтоб уморить голодом и нищетою? Уж не пеняю, что меня предал: и ладно бы из выгод, так ведь нет — чисто по глупости!
Английский закон не позволяет вернуть беглого слугу силою или наказать телесно, но уж словами отхлестать — это было мое законное право, и я им воспользовался от души. С каждою фразой парень вздрагивал, как под кнутом. Бог знает, сколько бы продолжалась экзекуция, но кухонная завеска распахнулась, и юное создание в домашнем платье и чепчике с кружевами впорхнуло на помощь возлюбленному, готовому то ли разрыдаться, то ли кинуться в драку.
— Харли, мой дорогой! Не слушай этого злого человека, прогони его!
Совсем еще молоденькая девочка, лет шестнадцати, с хорошо заметным животиком — месяц пятый, если не шестой, — не красавица, но довольно миловидная. Скорее кельтского типа, без этой лошадиной стати, принесенной на остров саксами. Я улыбнулся, приподнял шляпу и тоже перешел на английский: