Есть способ, чтобы осадной армии уравнять силы с осажденными: привлечь на свою сторону соплеменников и единоверцев, состоящих под властью султана. В Румелии оных впятеро больше, нежели турок; и даже в столице христиане многочисленнее. Они покорствуют лишь по малодушию, присущему подлому люду: их воинское сословие частью истреблено османами в завоевательных войнах, частью изменило вере отцов и перешло на сторону победителей. Но славяне и греки не совершенно лишены доблести. При надлежащем устройстве составленные из них отряды смогут контрбалансировать магометанскому ополчению и даже, возможно, войскам провинциальных пашей. Если б заранее подготовить офицеров из этих народов… Мечты, мечты! Из русских-то офицеров недостает!
Ну, и самое главное: в бою не всегда решает число. И даже не всегда — храбрость (коей туркам не занимать). Оружие, тактика и выучка — вот в чем сила европейцев, и в чем надо наращивать перевес! У меня есть драгоценный опыт по этой части, есть множество идей, пока не опробованных… Одна беда — армии нет! Но сие не воспрещает работу мысли. Взять, скажем, уличные бои, в которых, при слабом оборонительном периметре, должна решиться судьба города. Надо ли объяснять, что применение в них артиллерии может с лихвой перевесить нехватку солдат? Картечь вдоль улиц, бомбы в занятые неприятелем дома, ядра для сокрушения баррикад… Штурмовые отряды силою до роты, с пушкой (или двумя) на веревочных отвозах, чтоб перекатывать, куда надо, руками… Противиться с одними фузеями и ятаганами будет невозможно. Одна беда: имеющиеся типы орудий на такие действия не рассчитаны. Полковые трехфунтовки тяжеловаты для здешних горбатых и немощеных улиц. К тому же, они не способны стрелять гранатами, поскольку для пушечной стрельбы пустотелый чугунный шар недостаточно прочен. Кохорновы мортирки тоже не годятся: у них свое, особое предназначение. Может, сотворить что-то наподобие легкой гаубицы? А будут ли выпущенные из нее ядра пробивать стены домов? Или все же взять полковую пушку за образец и предельно облегчить? Сверленый ствол поможет это сделать, но до какой степени?
В общем, нашлось много вопросов, над которыми стоило задуматься. Посиживая в кофейне у основания Галатской башни, исполинским фаллосом вздыбившейся в голубое весеннее небо, я щурился на город и прикидывал, как его лучше штурмовать.
Восток и Запад
— Алтмыш кёпеклерин бабаси!
С высоко поднятою головой и тенью улыбки на губах, спокойный, как английский министр под нападками оппозиции, шагаю по базару и не оглядываюсь на беснующегося торговца.
— Что он кричит, синьор Алессандро?
— Что я отец шестидесяти собак. Турецкие ругательства славятся выдумкой и живописностью.
— И вы ему это спустите?
— Собаки — умные и благородные животные. А человек — всего лишь злобная обезьяна, как сказал Гарвей. Оглянись, и ты убедишься. Если серьезно, меня его ругань просто не задевает. К тому же, лавочник в своем праве.
— Почему?
— Сколько мы с ним торговались? И вдруг, когда он уступил все, что можно, и осталось ударить по рукам — покупатель поворачивается и уходит! Я его тяжко обидел. Но если хочешь узнать настоящую цену, надо или так, или дождаться, пока другой кто-то купит. Уйти вернее: ежели недоторговались, то самая распоследняя цена — которую продавец выкрикивает тебе в спину. Разумеется, Вася, мне вовсе не нужен товар, который сам намереваюсь в Константинополь поставлять. Просто мелкие купецкие хитрости: учись, пока можно.
Разговаривая таким манером о коммерции, мы вышли из-под крыши Эски-безестана: просторного павильона, по названию старого, но обновленного четыре года назад по указу растерзанного мятежниками визиря Ибрагим-паши, — и попали в ту часть столичного торжища, которая у турок называется «Ясырь-базар». Лучше бы обойти кружным путем! Приехавши сюда по делам, незачем будить в душе застарелую злобу.