дураки страну завоёвывают – наша доля никуда от нас не уйдёт. Билли, подай-ка мне мою
большую миску. Ну, жена, давай, режь мясо, есть хочу до смерти.
Геут. Вот миска, господин.
Стаффгест. А что, тебе совсем неплохо живётся с тех пор, как ты стал моим фаворитом, разве нет? Сам посуди: я целыми днями по лесу шатаюсь, под дождём мокну, а ты знай
себе сиди у очага да жарь мясо. Ведь вся твоя жизнь – это игра и отдых после игры. Не
жизнь – а сущий рай, не то что на службе у короля, где ты корпел над бумагами и
занимался дурацкой писаниной.
Мальвина. Мой супруг сегодня в добром расположении духа.
Стаффгест. В голове шумит. Уж и не помню, сколько мы там выпили. Да не режь ты
такими маленькими кусочками! Да-ка мне пока вон ту кость, я ею закушу. Ну, что
новенького.
Геут. Ровным счётом ничего, мой господин.
Мальвина. Что может быть нового в нашем затворничестве?
Стаффгест. Вина! Ай, да брось ты эти церемонии, ещё и в бокал наливать! Давай-ка сюда
весь бочонок, так лучше пьётся.
Геут. Прошу, мой господин.
Стаффгест. За ваше здоровье, дуралеи. Но если подумать, – вы здесь торчите целыми
днями наедине, сидите, перешёптываетесь и вообще живёте душа в душу. Билли, смотри у
меня! Если я что замечу – не сносить вам обоим головы.
Геут
Помыслы вашей супруги полны благородства,
Я же служения долг блюду безупречно.
Издревле всякий народ осуждал непотребство
Слуг, коли те помышляют о ложе господском.
Стаффгест. Так ведь и я по-хорошему предупреждаю, на всякий случай. Я хоть и не
ревнив, но шуток в этом деле не потреплю. К счастью, жена у меня вон какая стала
страхолюдина. Но кто вас знает – вы всё время предоставлены друг другу, а житьё у тебя
здесь сытное…
Мальвина. Чудовище!
Геут
О, непорочная, может ли ведать дикарь
О красоте и стремленье души к идеалу?!
Стаффгест. Вообще, я иногда подумываю, – дай-ка мне теперь вон ту кость, – так вот, иной
раз на досуге, значит, я размышляю – а размышлять я люблю, – что, наверно, у пищи
совсем другой, несравненно лучший вкус, особливо приятное волнение сердца – а
воображение – великая вещь во всяком деле, – так вот, я и говорю: совсем, наверно, другой
вкус, коли съедаешь доброго приятеля или возлюбленную. Особенно в пору первой любви, когда ты ещё робеешь, боишься к ней приблизиться и всё существо твоё трепещет от
любовного томления. Принесли-ка мне новый бочонок вина. А ты как полагаешь, Билли?
Геут
Опытом только этот вопрос разрешим.
Стаффгест. Что верно, то верно, от теории здесь прока мало. Скажи мне, Билли, а что, если
я тебя сейчас немножечко… Того, попробую? По дружбе, а?
Геут. По-моему, я не вполне этого достоин, мой господин.
Стаффгест ( после некоторого молчания). Но я же, чёрт возьми, чую свежее мясо! Ну?
Где? Мой нюх никогда меня не обманывал!
Мальвина. Дорогой мой, но как же может быть иначе – вот баран, совсем свежий, мы его
только что зажарили, с кровью…
Стаффгест. Не пытайтесь меня обмануть, меня не проведёшь. Говорю же, у меня нюх на
это дело! Здесь пахнет человечиной! Вот здесь, где-то здесь, в углу.
Мальвина. Да нет же, мой дорогой!
Стаффгест ( поднимает бочку). Ого! Ты погляди, да здесь целый выводок! Ах, какие
цыплятки! Ну, проказники, что скажете? Только посмейте соврать! Один, два, три, четыре, пять. Шесть, семь! Подойдите-ка поближе к огню, красавцы мои, что бы я мог получше
разглядеть ваши физиономии. Ну-ка, жена, посвети! Неплохо, совсем неплохо. Вот ты, толстый, подойди сюда. Рыжий? Многие вот рыжих не едят. А я считаю – предрассудок!
Этот маленький, конечно, худощав, в чём только душонка держится, но ничего – заодно с
другими сойдёт. А остальные очень хороши, аппетитные такие, гладкие. Билли, подай мне
большой нож, сейчас я их зарежу и наконец-то как следует пообедаю. Почаще бы к нам в
дом наведывалось такое нежное заблудшее жаркое.
Мальвина. Муж мой, умоляю тебя, будь великодушен, отпусти деток с миром. Посмотри, как они дрожат. Неужели не растрогают тебя их слёзы? Господи, ну возможно ли находить
удовольствие в таких жутких трапезах?
Геут. Милостивый господин, все нации испокон веку питают отвращение к подобным
феноменам, ибо это слишком противоестественно.
Стаффгест. Гляди-ка, как заговорил! Много ты в этом смыслишь?! Тебе ли судить о таких
вещах?! Ну вот, нож наточен, теперь всё готово. Противоестественно?! Брехня! Все нации?
Разумеется, а как же иначе? Ведь если бы все нации друг другу это дело разрешили да
вошли во вкус, так вскоре от всякой нации только рожки да ножки бы остались! Эх ты, губошлёп несчастный! Пойми ты, наконец, это как икра и устрицы, – некоторые невежды
их то же в рот не берут. Вот и с этим делом так же. Когда в первый раз собираешься
попробовать себе подобного, то же сперва думаешь: да можно ли? Или, может, лучше нет
надо? Но, уверяю тебя, вот это сомнение, это содрогание между « можно» и « нельзя», между « хочу» и « не хочу» – о, как оно прекрасно! Именно преодоление неизъяснимого
страха, внутренней преграды и придаёт блюду особую пикантность! А уж как один раз
попробовал, так после ничего другого и в рот брать не захочешь, все остальные кушанья
кажутся пресными, тьфу, гадость, всякое другое мясо жуёшь, как мочалку. Увы, этот
деликатес не всегда доступен, так что приходится довольствоваться и простым продуктом.
О. я знаю, Билли, если бы ты разок попробовал – ты бы со мною согласился, и всякое
другое мнение тебе тоже показалось бы блажью. Но ставим всё, как есть, пребывай себе в
своём суеверном заблуждении, довольствуйся обычными кушаньями, раз они тебе по
вкусу. Гурманов не должно быть слишком много.
Мальвина. Но, дорогой, ты сегодня уже столько съел.
Стаффгест. Вот здесь ты, пожалуй, права, на завтрак они будут ещё вкуснее. К тому же –
прекрасная мысль! – у меня здесь в лесу неподалёку есть двое земляков, я им много чем
обязан, – вот завтра их и приглашу, сделаю им плезирчик ( удовольствие), они-то
настоящие ценители. Жена, отведи их наверх, в каморку, к нашим малышам. И запри как
следует, слышишь? Доброй ночи, детки, спите сладко, и смотрите – к завтраку не худеть!
Вот, целуйте руку. Спокойной ночи!
Мальвина уводит детей.
Геут. Милостивый господин, боюсь, как бы ваши детки не проснулись.
Стаффгест. Ну и что, если проснутся?
Геут. Тогда я не поручусь за жизнь чужих детей, ибо ваши так охочи до человечины, что
недавно совсем было собирались высосать мою кровь.
Стаффгест. Что я слышу? Кто бы мог подумать, – в такие годы – такая сообразительность, такая утончённость вкусов!
Возвращается Мальвина.
Жена, жена, какое всё-таки счастье – быть отцом! Я только что узнал, что наши мальчики
делают успехи, о каких я и мечтать не смел. Билли вот рассказывает – у них уже
пробуждается аппетит. При таких задатках какие вырастут таланты!
Мальвина. И тебя радует то, из-за чего я лью слёзы?
Стаффгест. Оставь ты эту чувствительность! Терпеть не могу, когда детей воспитывают
неженками, и никогда не позволю, что бы им прививали предрассудки, суеверия и
дурацкую мечтательность. У меня у самого здоровая, крепкая натура, а теперь она
сказывается в моих сыновьях. Они не будут учёными сухарями и канцелярскими крысами.
Ты комнату как следует заперла? Дай ключ! Билли, марш на голубятню. Можешь спать.