Я мило улыбнулся и сказал:
-Дорогая! Моё имя - Риддик!
Дорогая не обратила внимания на мою реплику и пошла вглубь садика. Под яблонькой на маленькой скамейке, лицом к белому кирпичному забору, отделявшему этот участок от соседского, сидел толстый неопрятный мужик и курил какую-то толстую самодельную папиросу. Джулия подошла к нему, поцеловала в макушку и с нектаром в голосе прошептала:
-Думает! Изобретатель! Инженер! Не будем мешать, пойдём в дом! Когда он захочет пообщаться – расскажи ему что-нибудь ободряющее, мой психиатр!
Тони сидел, тупо уставившись в стену взглядом и никак не реагируя на внешние раздражители. Его руки по самые рукава короткой засаленной рубашки были в шрамах и ссадинах, многие из которых кровоточили. На одной ссадине сидела муха и пила кровь.
Первое, что Джулия сделала, зайдя в дом – налила два стакана виски из кулера огромного холодильника и один из них подала мне:
-Ну, с приездом, мой яростный канадец!
Видимо, имя Риддик ей было в этой жизни уже не запомнить.
Я пригубил пойло и поглядел на холодильник: «Made in USA». Понятно. Скорее всего - корейский. Джулия выпила до дна и тут же налила ещё:
-Ну, за приезд, моя пипочка! Я уже рассказывала тебе, что я тридцать лет работала ведущей на радио? Вела ток-шоу «Всё только сама». У меня под столом валялись горы денег, а дом осаждали толпы почитателей! А теперь от былой славы остался только вот этот диван! – она показала на старый диван, обтянутый чёрной потёртой кожей. – Чтобы его сделать, потребовалась кожа десяти негров! Или двенадцати? Я точно не помню. Я заключила с ними договора, даже заплатила какие-то деньги. Они завещали мне свою кожу и обязались сдохнуть за год. Они были молоды и здоровы, но сгодились только мне на обивку! Всё по закону! Это же Америка, пипочка! – она расхохоталась почти до слёз.
Мои пальцы сами потянулись к «Ругеру», поэтому я быстренько пошёл в туалет. Умылся холодной водой, потом глянул на ярко красный унитаз. Механизм был очень большой, сложный и наворочанный, с массой датчиков и анализаторов мочи, кала, газа и выводом окончательного диагноза через инет на ноут лечащего врача. Искать в нём нужную мне деталь бесполезно: я не знал, как она выглядит, а в такой унитаз без специального образования соваться – только ломать. Система самоочистки, видимо, действовала безотказно, потому что унитаз оказался самым чистым местом в пыльной замусоренной квартире.
-Да, я вас слушаю! Нет, всё хорошо, спасибо. Проблемы? Никаких! Да катитесь вы к чёрту, дайте отдохнуть! – заплетающийся голос Джулии доносился из спальни.
Потом она вышла с телефонной трубкой в руке и спросила меня:
-Не допил? Слабак! Сегодня звонят мне, а по средам звоню я. Какой сегодня день недели? А-а, понедельник! Значит можно пить!
-А кто звонит и зачем? Можно, я выпью кофе! – поинтересовался я, чтобы увести разговор от виски и побыстрее найти кофеварку.
-У меня такая работа. Тут у всех женщин похожая работа. Раз в неделю я обзваниваю всех подряд по телефонному справочнику. Спрашиваю – как дела? С восьми утра до четырёх дня. Зарплата – триста в неделю. Я, правда, не знаю, зачем это дерьмо кому-то нужно, да мне и не интересно. Если мне говорят, что всё нормально, то нет проблем. Если не отвечают – я записываю номер и время звонка. Если говорят, что у них проблемы, я записываю проблему, время и номер. После четырёх скидываю эти данные на электронку нашего шефа. Вот и всё. Неплохо, не так ли?
-Отличная работа! Я вообще начал серьёзно подумывать – не перебраться ли мне в Бостон? А то эти болота, этот снег, эти французы, эти ондатры с бобрами, мать их, куда ни плюнь! Надоела до чертей такая деревня! А эта башня в Торонто! Она же вот-вот свалится! Хочется глотнуть воздуха настоящей свободы! Я даже вот этим десяти неграм завидую! – я уже откровенно нёс ерунду, особо не задумываясь над тем, что болтаю, понимая, что слушателей у меня всё равно нет.
Я заварил кофе и покрутился вокруг красной кофеварки. Аппарат оказался не намного меньше унитаза. Начать разбирать его при ещё живых свидетелях было бы неразумно. Но Джулия своё дело знала туго: она налила себе третий стакан, закусила каким-то листиком салата и попросила уложить её спать. Я довёл её до кровати. Она томно скинула с себя одежду и, раскинувшись, упала на спину. На ней остался только деревянный крестик на верёвочке да следы от липосакции. У меня промелькнула мысль: зачем ей крест? Она верит? Во что? Во что они вообще могут верить, если у них нет души?
-А вот тут лежит моя любимая игрушка! – она перекатилась к краю кровати и открыла тумбочку.
Там лежал здоровенный чёрный вибратор.