-Это не японская лодка! Ни одного иероглифа!
Я подошёл почти вплотную к катеру и повторил:
-Мы русские! Студенты! Тут раненый!
Один из морпехов направил на меня автомат, а другой – станковый пулемёт.
-Японцы? Что тут делаете? Шпионы?
-Мы русские! Из России! Приплыли поглядеть Америку. Товарищ подорвался на мине. Помогите ему быстрее! Пожалуйста!
Морпех что-то крикнул на второй катер, потом достал рацию и с кем-то пообщался. Я всё это время стоял по щиколотку в мазуте, держа на дрожащих руках Пашу, который запрокинул голову и перестал подавать признаки жизни. Я только видел, что на его шее ещё бьётся пульс.
-Ты иди сюда! Труп бросай в воду! – приказали мне с лодки.
-Он живой! Он не умер! Он раненый! Тут у вас мины на пляже! – заорал я, с ужасом представив, как я бросаю товарища в вонючую жижу.
-Бросай его в воду, сам сюда! Руки вперёд! Оружие оставь! Или стреляем!
-Да хер ты угадал, козлина тупая! – по-русски в сердцах сказал я, а по-английски добавил: - Этот человек – конструктор подводных лодок. Он очень любит Америку. Я тоже очень люблю Америку. Очень хотели к вам уплыть на своей лодке. И подорвались на мине. Его надо вылечить! Он - учёный. Я его не брошу!
Старший опять переговорил с кем-то по рации и гавкнул:
-Давай сюда!
Я подошёл к катеру и положил товарища на дно. Катер дал задний ход, на меня дохнуло горелым маслом, и не успел я руками развести, как плоскодонка скрылась за мысом. Я остался стоять по колено в грязной взбаламученной воде. Возле моих ног колыхалась целая стайка дохлых мальков с огромными глазами и пластиковый пакет из-под молока, судя по жизнерадостной корове на этикетке. Солдаты из второго катера ещё минут двадцать шарились внутри нашей подлодки, потом захлопнули люк и подплыли ко мне:
-Руки вперёд или стреляем! Не бегай, если не хочешь наступить на мину! Откуда прибыли?
-Мы из России! Давно хотели в Америку съездить! Сами сделали лодку и приплыли. Мой товарищ – инженер. Его надо в госпиталь! Тут кто-то мину закопал!
Главный достал рацию, тоже долго что-то с кем-то обсуждал, постоянно повторял: «Да, сэр! Нет, сэр!», потом тыкнул пальцем в меня, затем в лодку:
-Японец, бегом сюда! Руки вперёд или стреляю!
Я вытянул вперёд руки и увидел, что левая - сильно ободрана и в моей крови, а правая – в пашиной. Потом залез в катер и хотел сесть, но меня поставили, как собаку, на четыре кости между двух солдат, сняв предварительно с руки часы и похлопав по карманам, и предупредили, чтоб не двигался, или они стреляют. Взвыл вентилятор, и мы поскользили над бухтой. Я поднял голову, глянул на нашу серебристую из нержавейки подлодку, на удаляющийся пляж, и заплакал. Тихо так заскулил. Чтоб не застрелили.
Плыли мы недолго. Минут через десять катер сбросил обороты, и мы подошли к такому же пляжу, только без нефти на берегу. Метрах в ста от воды стоял серый джип с пулемётом на крыше и большой белый пикап с проржавевшим капотом. Кузов пикапа был забран решёткой из ржавой арматуры. Меня вытолкнули из лодки и повели к машинам. Оказывается, те стояли на гравийной дороге, которая тянулась вдоль берега и уходила вверх, за гору, поросшую пальмами. При нашем приближении (За мной шли два солдата с автоматами. Правда, автоматы у них были за спиной, они просто иногда толкали меня в спину кулаками.) из пикапа вылез толстый водитель и распахнул дверь в клетку. Я залез в кузов. Дверь, тоже из арматуры, за мной со скрипом закрыли, повесили огромный навесной замок, солдаты пошли обратно к катеру, а обе машины двинулись вглубь острова. Я сел на железную скамейку, ухватился за арматуру, потому что дорога была вся в промоинах и машину сильно качало, и стал смотреть по сторонам. На душе не было ничего. Я не понимал – где я и что происходит. Всё моё существо занимал какой-то тихий ужас, который застилал все остальные чувства и мешал даже смотреть – не то что соображать. Может, организм так защищался от неблагоприятного внешнего воздействия? Не знаю. Но от всего пережитого я вдруг сильно захотел спать. Глаза стали слипаться, невзирая на жару и тряску, я зевал каждые десять секунд. Захотелось лечь хоть на пол и попытаться подремать, но я только теперь разглядел, что пол был весь в навозе соломе. Видимо, меня везли в свиновозке.
Машина рычала, забираясь всё выше в гору, впереди ехал джип с пулемётом, хотя, как я успел заметить, кроме водителя в машине никого не было. Так продолжалось почти час. Мы забрались на перевал, с которого открылся красивейший пейзаж вечернего океана. Сквозь рыжую решётку и склеившиеся ресницы я полюбовался этим раем на земле и хотел заплакать по себе любимому, но не смог. Я постоянно думал про Пашу, про то, какой я идиот и что я натворил из-за любви к Америке, и приходил к выводу, что если меня сейчас поставят к стенке и дадут очередь из вон того здоровенного пулемёта, то это будет, конечно, больно, но, по большому счёту - справедливо.