Утром кубинцы принесли воду и раздобыли растворимый кофе. Воду мы пропустили через фильтр, насыпали в него лошадиную дозу кофе и долго размешивали палочками. В холодной воде кофе долго не желал растворяться. Хуже напиток я пил только в тюрьме на Гавайях. После завтрака кубинцы отправились к Смиту обсуждать цены на ром, наркоту и оружие. Через пять минут пришёл запыхавшийся охранник и передал приглашение спуститься вниз. Я неприятно удивился, рассовал по местам две пушки и сто тысяч зелёных, и пошёл за охранником. (Вернее сказать – это был худой негр с сигаретой и дробовиком, одетый в гражданскую одежду.)
Внизу шёл допрос. В холле толпился народ, среди которых я увидел четырёх белых. Это были мужики пенсионного возраста с закрученными назад руками, избитые до полусмерти. Молодые негры держали их за руки и за волосы и шумно обсуждали детали поимки, изредка пиная пленных куда попало. Из носов и ртов у бедолаг лилась кровь, они сплёвывали её себе под ноги и тут же получали очередной пинок в лицо. Из диалогов я понял, что ночью этих людей поймали на реке. Они пытались проплыть мимо Монтгомери в лодке.
Ко мне подошли мои кубинцы и встали по бокам. Вояки из толпы глянули на меня, но не проявили никакого интереса. Видимо, они были в курсе, что сам апостол разрешил какому-то белому тут остановиться. Через пару минут я разобрался, что пленные тут – не только белые. Со связанными руками стояли и трое чернокожих. Их лица были не так измочалены, но, судя по выражению остановившихся глаз, они понимали, что их ждёт через минуту. Вышел Смит и приказал всем выходить на улицу. Народ полез через сломанные турникеты, выбитые окна и двери. Один из белых бросил взгляд в мою сторону. Не знаю, разглядел он меня или нет заплывшими от синяков глазами, но по мне пробежала дрожь. Пленников выволокли на середину площади и повалили на землю около фонтанов. Смит вышел вперёд и стал по бумажке зачитывать приговор от имени первого президента Независимой Нахрен Алабамы. Я смотрел на приговорённых и чувствовал себя муравьём. Я ничем не мог помочь людям, вся вина которых, оказывается, заключалась в том, что одни – белые, а другие – люди апостола Мэрфи, зашедшие на чужую территорию. В голове проскочила мысль: может, попытаться выкупить мужиков? Но, глянув на сотню разгорячённых полной безнаказанностью детей природы, которые, видимо, давно ничего такого не делали, а тут вдруг появилась возможность проявить своё глубоко спрятанное «Я», я понял, что всё, чего добьюсь – лягу рядом, и мне не помогут ни кубинцы, ни Смит, ни «Ругер».
Смит дочитал свою речь, которая наполовину состояла из «дерьма» и «нахрен», и махнул своре рукой. Я в душе надеялся, что несчастных хотя бы просто расстреляют, но не прозвучало ни одного выстрела. Я отвернулся и стал смотреть, как стая ворон летит к площади от реки и деловито рассаживается на окрестных крышах. Последняя ворона ещё не успела приземлиться, а кушать им уже было подано: толпа отволокла за ноги семь изрезанных трупов через улицу и бросила в скверике.
Я смотрел на эти чёрные одинаково бездушные лица и не мог понять: откуда это в них? Ведь пять минут назад они ещё ничего не знали про тех людей. Потом им сказали «Фас» - и они мгновенно потеряли человеческий облик. Может, у них над деревней всё время летает «Джонни», который делает из людей монстров? Вот они идут из скверика обратно в одежде, залитой кровью, и улыбаются во весь рот! Они хорошо провели время! Скоротали часик. Только что вон тот с ловкостью опытного мясника отрубил мачете кисти рук ещё живому человеку, а теперь вытирает лоб и спрашивает подельника про урожай помидоров. Как всё это умещается в одном мозгу молодого ещё человека, юноши лет в районе девятнадцати? Это для них - что? Нормально? Они тут только этим и занимаются? Тогда что для них - ненормально? Господи! Вразуми раба своего и спаси Россию хотя бы от негров! Ведь это не люди! Это «Джонни», которые работают по той программе, которую в них закладывает чей-то высший разум. Вот бы найти того закладывателя, да привести на эту площадь! Можно даже не казнить, а пусть просто, сука, глянет на то, что творит! Нет, сначала показать, а потом всё-таки казнить! Непременно казнить! Жестоко казнить! Ну вот, и я туда же!