Видимо, у Григорьева давно не было собеседников. Он изливал душу первому попавшемуся человеку, пусть даже тому, кто пришёл, чтобы убить его. (Не даром самым внимательным слушателем во все века являлся палач.) Держался он мужественно, но одинокая старость – это наказание за бездарно потраченную молодость. Он старался исповедаться, а я подумал, что наука шагнула очень далеко вперёд, поднялась на самую вершину – и увидела на вершине религию. Ту самую, которую давно осмеяла, отвергла и низринула. И вот, передо мной сидела наука без религии. Тело без души. И каялось в бездарно прожитой жизни. Это тело много познало и свершило, но не уяснило главного – ради чего всё это?
Старик закрыл глаза и замер в кресле, тихонько посапывая. Я встал, вышел из дома, в булочной на углу купил хлеб, сыр, яблоки и шоколад. Это был весь ассортимент, причём народу в магазине оказалось много, а цены: плитка шоколада - три сотни, булка хлеба – полторы. Ещё в углу витрины лежала колбаса типа «Сервелата», но её почему-то никто передо мной не взял, и я тоже решил не рисковать.
Хозяин спал в кресле, нервно шевеля пальцами и губами, и я прошёл на кухню. Заварил чай, сделал бутерброды и принёс в гостиную. Дед проснулся, оглядел стол и сурово предупредил:
-У меня нет денег, чтобы оплатить это!
-У вас есть информация, которая стоит хороших денег. А ещё я вам предлагаю обдумать переезд в Россию. Точно не скажу, дадут вам там руководить лабораторией или пошлют копать картошку, но, по крайней мере, у нас старикам платят вполне достойную пенсию по старости, а в пяти кварталах негры не режут белых.
Дед отбросил сантименты и принялся за бутерброды с сыром. Потом стукнулся ногой об автомат, лежащий на полу, неловко поднял оружие за рожок и убрал в шкаф. У меня сложилось впечатление, что он понятия не имел про флажок переключения режима огня и другие тонкости обращения со стрелковым оружием.
После обеда мы поднялись на второй этаж, и хозяин без тени сомнения торжественно вручил мне свой ноут:
-Изучайте, молодой человек! Это не ради денег, хотя и от них не откажусь. Нищета унижает. С вашего позволения, я полежу на спине. Семьдесят восемь лет – это, знаете ли, возраст. Можно конечно начать ходить по врачам, потом кормить этих дармоедов до бесконечности, а они будут находить всё новые и новые болячки, пока у тебя есть деньги на карте. У меня их давно нет. Поэтому медицине я неинтересен. У нас в моде пластическая хирургия, замена органов чужими и искусственными, изменение формы носа. Ладно, если вы не очень торопитесь - у нас ещё будет время побеседовать. Я давно не разговаривал по-русски. У меня сильный акцент?
-Да. В России вас примут за иностранца. Хотя говорите вы правильно.
-Я не поеду в Россию. Я родился тут. Мои родители лежат тут. Мои студенты воюют тут. Я не люблю выглядеть глупо. И не гожусь для антиамериканского интервью. Всю жизнь я отдал этому государству. Что-то менять уже поздно. Всё, что я хочу – это выпустить очередь в первого черножопого, который ворвётся в мой дом. А второй пусть стреляет мне в грудь.