Вдруг Андрей Иванович вздрогнул и проснулся с тихим стоном.
— Нынче дел у живых много. Ступай, сынок! — Он благословил его и отпустил, наказав прислать мать.
Он не хотел никого мучить видом своих страданий.
Два мечтателя, дядя Митя и Филимон Барулин
На радостях дядя Митя клюкнул. С ним на пару выпил чистого спирта и Филимон. Сперва они поговорили о войне, о родине, а потом зашла речь о подпоручике.
— Человек что надо, папаша! — сказал Филимон. — Ума и доброты — палата. И бесстрашен.
— Верно, — подтвердил довольный дядя Митя. — Весь в меня. Только вот одного не пойму, с чего это он себе вторую фамилию пристегнул. Одной, что ли, ему мало? Аникеевы — люди незнатные, зато честные. А Шуйский кто?
Филимон этого не знал, а может, не хотел говорить.
Захмелевший дядя Митя начал рассказывать одну из удивительных своих историй.
Шел он как-то весной лесом. Начиналась гроза. Он и повесил ружье на сук, чтобы не привлекать железным дулом молнии. Темнело. Весенней ночью в лесу неприятно. Летом — ничего, зверь сыт, а от человека спастись дело плевое: юркнул за дерево — и поминай как звали. А весной жутковато. То тетерев из-под ног стрельнет, то летучая мышь крылами прошелестит, то сова захохочет. Да и зверь голодный только поднялся из берлоги. Страшно. И нападет на тебя оторопь, душой смутишься…
Филимон слушал, совсем по-детски разинув рот. И Родион остановился на пороге и стал слушать. Эта история ему была хорошо знакома, но с каждым разом она становилась как новая. Точно перелицованный костюм — сразу и не поймешь, что вещь ношеная, и даже изрядно.
Большой, с косматыми бровями, сам похожий на медведя, дядя Митя был в полной егерской форме, купленной по случаю. Вместе с охотничьими сапогами и альпийской шляпой доверчивому дяде Мите всучили необыкновенную куртку канареечного цвета в зеленых, красных и голубых разводьях.
— Говорят, медведя издалека слышно, — продолжал дядя Митя, слегка заплетаясь. — А тут такой попался, поверишь, травинка под ним не шелохнется. Ну и повстречались мы с ним носом к носу. Должно, из-под ветру шел, не учуял меня. Смотрю, в ногах у зверя медвежонок крутится. Пропал, думаю, на медведицу нарвался. Что делать, а? А медведица на дыбы встает.
Обычно в этом месте дядя Митя допускал паузу, чтобы слушатели могли воочию представить себе, как громадный и свирепый зверь, поднявшись на дыбы, вот-вот готовый задрать злосчастного охотника, тихо и яростно фыркает.
— Вижу, спасенья нету, — снова проговорил дядя Митя. — Я тогда, недолго думая, шасть на дерево. Медведица бросить дитенка не решилась, за мной не полезла, а взяла меня в осаду и давай реветь. Поверишь, всю ночь меня на дереве держала. Раза два попробовала дерево тряхнуть, — может, свалюсь, как спелый плод. Только уж когда совсем развидняло, сняла осаду, ушла, проклятая…
Тут дядя Митя увидел племянника на пороге, прервал свой рассказ и радостно, хотя и не совсем твердым голосом, приветствовал героя. Он хотел было даже поклониться ему земным поклоном, но вовремя спохватился: уж больно некрепко держался на ногах.
— Почет тебе и уважение, славный георгиевский кавалер! Воскресил ты отца, Родя, а вместе с ним и меня. Спасибо тебе! — Он снова сделал попытку поклониться племяннику, но не устоял на ногах и с маху сел на стул. — Да, — сказал он, — окосел старик. Но мозг прозрачен, как стекло. Не посрамил ты, Родион Андреич, свой род и свою фамилию. И за это тебе великое спасибо. Солдатский «Георгий» для офицера наипочетная награда… за пустяки не дается. Помню, Алексей Николаевич, генерал-адъютант Куропаткин, под этой самой… как ее… Гаолян… Ляоян… спьяна запамятовал. Бывало, говорил: «Дмитрий Иваныч, а Дмитрий Иваныч, дорогой мой!… Э-э… А-а!…» — Вдруг, качнувшись вперед, затем назад, спросил: — А что, не спрашивали тебя про твоего дядю, а? Где живет, что поделывает отставной военный фельдшер? Тело, брат, бренно, а душа бессмертна и живет в делах и подвигах. Но одни свершают подвиги, другие воспевают их. И ежели тебя спросят, Родион, где живет твой дядя, в богатом доме, или в лачуге, или под открытым небом, ответствуй смело: живет мой дядя среди простора своего воображения. Он поэт, твой дядя. Старый чудак, отставной козы барабанщик, пьяница и неудачник, охотник и враль, но честный человек. Он может превратить хижину во дворец, а единственную березку под окном — в рощу. Река по велению его фантазии выходит из берегов и возвращается обратно в берега. А дождь, выпавший из тучи, вновь обращается в тучу. Но даже сам господь бог не может оживить опавшие листья и вернуть их на ветви дерева. Ик… — По какому-то странному, совершенно необъяснимому ходу хмельной мысли он вдруг спросил, пристально, пытливо и тупо уставясь в лицо племяннику: — Но почему Шуйский, откуда Шуйский, кто такой Шуйский, а?