Сперва отец допрашивал, теперь дядя Митя. Бедный самозванец был в замешательстве.
Но тут на выручку подоспел верный друг и приятель. Филимона разобрал хмель. Наступала пора неудержимой хмельной словоохотливости и красочных воспоминаний. Сперва Филимон вспомнил, как вызволил из колючей проволоки офицера, который потом оседлал его и чуть не заездил насмерть. Без всякой связи вспомнил, как они «с его благородием Родион Андреичем сражались на батарее», как вышли из окружения и долго плутали по лесу… И почему-то закончил со вздохом: «От войны добра не жди ни русский, ни немец».
Родион слушал его с интересом, хотя и не узнавал событий.
А дядя Митя пялил осовелые глаза и тихо, сонно покачивался, что-то невнятно бормоча.
— Ну вот, — сказал вдруг Филимон, отрезвев, — он теперь сонный, как тетерев. И мне спать охота.
Глава тридцатая
Юный герой и его Анна
Обуреваемый тягостными думами, Родион вышел в сад.
Яблони кряхтели под тяжестью своей непосильной ноши. Урожай яблок был невиданный.
«К долгой войне примета», — вспомнились Родиону слова дяди Мити.
А люди устали от войны, ненавидят ее и не хотят воевать, и он, полководец, бессилен помочь людям.
Его раздумье было прервано приходом рыжего Васьки, славного голубятника, которому, уходя на войну, Родион оставил своих голубей. Этот честный малый, услышав, что возвратился Аникеев, поспешил к нему, чтобы отчитаться перед хозяином богатой голубиной стаи.
Васька почти не изменился, разве что рыжеватое лицо его возмужало и рябинки выступили отчетливей и как будто их больше стало; зато Родион переменился, не потому ли Васька держался с ним несмело и заискивающе говорил ему «вы».
— С чего это ты мне стал «вы» говорить? Или не узнаешь меня? — сказал Родион печально.
— Нет, узнаю, как же… — отвечал Вася, немножко даже оробев перед прямотой Родиона. — Да и как не узнать… Небось с малых лет вместе были… — И все же сказать Родиону «ты» не решился.
— Неужели одежда меняет человека? — спросил Родион, вкладывая в этот вопрос какой-то особый смысл. — Или она делает человека лучше и умнее?
— Да нет. Непривычно. Как говорится, по одежке встречаем… — сказал Вася без фамильярности, но не угодливо.
Ничто как будто не изменилось вокруг — и голуби целы, и белый Яшка жив, и «Реальная энциклопедия медицинских наук» красуется на полке, сияя золочеными корешками, а только вот отец умирает и Анна стала совсем другой.
Ложились сумерки. Пришла Анна справиться о здоровье Андрея Ивановича. Она пришла с, улицы, а уходила через сад, самой короткой дорогой.
С тех пор как отставной военный фельдшер спас ее от смерти, она запросто наведывалась к Аникеевым.
Парикмахера Чахлина тоже коснулась война; он сумел зацепиться и где-то околачивался в тыловом штабе.
Увидев Родиона, Анна не поспешила уйти, а, зная его застенчивость, первая заговорила с ним:
— Надолго приехали?
— Нет, ненадолго.
— И опять на фронт?
— Да.
Он сорвал и подал ей большущий георгин, багрово-темный, почти черный, с кривыми, острыми, как молнии, лепестками. Она прижала цветок к груди, вдруг нежно спросила:
— А что с ногой-то? Ранен?
— Да, — ответил он односложно.
Он вообще говорил о себе мало и не всегда понятно. Давно ли он гонял голубей? Как будто вчера, а точно сто лет назад. Война! Каждый год ее может сойти за десятилетие.
Анна слушала его с трепетом, прижимая к груди георгин, который, казалось ей, сквозь кофточку касается ее горячего тела. Куда девалась ее развязность, ее дерзкая насмешливость? Она робела перед этим офицериком, словно то был не забавный паренек со странностями, а совсем новый человек. Его постаревшее лицо без слов сказало ее прозорливому сердцу, как много страданий он перенес.
Они пошли из сада, спустились к реке, над которой тянулась березовая роща. На фоне угасающего дня роща казалась высокой и прозрачной. Слышно было, как падают листья в сентябрьской тишине. В прогалинах виднелся закат на далекой опушке. Но когда они подошли поближе, оказалось, что это костер, без присмотра горящий на вытоптанной траве. Родион вспомнил, как однажды в полубреду принял закат за костер.
— Так часто бывает, — сказал он, — примерещится светлая опушка, а подойдешь поближе, глянь, а это топь.