Но он ни на кого не смотрел, тоскуя по утерянной Анне; она чудилась ему повсюду, но он уже не мог спутать ее ни с кем, он не находил больше ни в ком сходства с ней.
Шли дни за днями среди бесконечных манифестаций, митингов и словопрений, не смолкавших под сводами бывшего генерал-губернаторского дворца, а ныне Дома народных организаций, где разместились все партии, которых было немало.
— Граждане! Господа! — взывал бывший военный следователь Филаретов, которого Родион еще издали узнал по зеленоватому цвету испитого лица. — Будем реально смотреть на вещи. Долгие невзгоды и неразумное царское управление пошатнули дух русского солдата. Помимо всяких там патриотических и революционных побуждений, необходимо создать систему личной заинтересованности каждого солдата и каждого офицера. Подумайте только, что такое пятерка жалованья для рядового? Пустое, на зубок не хватит. А двести целковых для офицера, позвольте спросить, когда кругом все вздорожало в десять раз? Обидная насмешка. Надо ввести поощрительную систему: взял пленного — получай десятку, а с пулеметом — четвертной… Это поднимет боевой дух армии.
— Но позвольте! — закричал кто-то с места. — А ежели в одно прекрасное утро миллион русских захватит миллион пленных, это что же будет тогда? — полный разор государству.
— Ну, до миллиона не дойдет, — снисходительно заметил Пососухин. — А и дойдет, благодарение господу богу, тоже не беда. Ежедневные расходы на войну гораздо больше.
Родиону стыдно было от этих рассуждений, как будто русский солдат был наемником, которого легко купить за десятку или четвертной.
Менялись ораторы, но суть их речей была одна и та же: «война до победного конца». Эсер Арамов, театральный говорун, топал ногами и вопил чуть ли не с пеной у рта; меньшевик Ошеров запрокидывал львиную голову и в патетический момент речи резко выбрасывал вперед руку, так что у него срывалась и летела в публику отстегнутая манжета; этот ораторский прием он перенял у Вандервельде, когда был в эмиграции. Профессор Хмелюков — в аккуратной бородке и золотых очках — поучал ровным монотонным голосом:
— Что значит бесталанность администрации? Англичане обитают на островах, вдали от своих колоний, а живут припеваючи за счет индусов и китайцев. А мы нищенствуем, хотя все наши колонии у нас под боком. Надо обновить администрацию, освоить окраины, разбавить туземцев русскими. И тогда великая Россия быстро догонит такие передовые страны, как Англия и Франция и даже Америка. Господа марксисты твердят, что за спиной войны стоят картели и тресты, что пружина войны — это пресловутый закон прибавочной стоимости. Экой, простите, мудреный вздор. Что это, измена или глупость? Стремление к освободительному господству было присуще во все времена всем великим народам. От Чингиз-хана до Бонапарта, от Рима до России. Вы называете это империализмом, а мы — величием и славой родины.
Пососухин одобрительно кивал головой и, привычным движением сближая ладони, как бы беззвучно аплодировал.
На трибуне появился поп-расстрига, по фамилии не то Затворницкий, не то Задворницкий, копия отца Софрония из губернаторской гостиной, и говорил он в сходном духе и сходным языком:
— Что будет, видно будет, а что было, то потерялось во времени. Не доискаться человеку истины, ибо тайне несть предела. Люди, не обижайте друг друга, ибо каждый из вас может быть обижен перед лицом господа своего. Кто прощает обиды — добр, а кто помнит — умен, ибо сделавший обиду может повторить ее. Но тот, кто забывает обиды, глуп, ему уготовано седло и горсть сена. Зато тот, кто помнит и не забывает обиды, тот справедлив. Порой мы обижаем ближнего без умысла. И вот вам притча: я устал и остановил извозчика, не ведая, что за углом этого извозчика дожидается человек, опаздывающий к умирающему. Я не хотел его обидеть. Но таков удел — один теряет, другой находит, один возвышен, другой унижен, один ублажен, другой обойден. Пути господни неисповедимы. Тот, кто был первым гонителем христианства, и тот, кто первым отрекся от Христа, стали его первыми апостолами. Сильные, будьте милостивы к слабым, богатые — к бедным, имущие — к неимущим. Посягнувший на собственность сродни вору и разбойнику. Не вынуждайте же мужика стать вором, а рабочего человека разбойником, ибо вы будете соучастниками. Имеющий уши да слышит. Имеющий глаза да видит. Аминь! — И этот златоуст тоже требовал «довести войну до победы».
Тем разительней звучали речи большевика Лушина-Коростеля. Долгое пребывание в тюремном заточении наложило отпечаток на его бледное красивое лицо. Он снял бородку и теперь не казался Родиону похожим на Христа. У него было лицо не страдальца и не печальника, а решительное, волевое и мужественное.