— Куда ты один пойдешь, Митрофаныч? — сказал Родион после долгой паузы. — Уходить всем надо. Потерпи. Теперь уже недолго.
— Не могу. Нет моей силы-терпения. — Чернодворов заплакал.
Глава тридцать восьмая
Аникеев попадает впросак
Странная молва о рядовом Аникееве, не то разжалованном, не то беглом подпоручике, который спас в газовую атаку множество солдат, заинтересовала командование.
Начальство запросило сведения о нем у властей его родного города. Ответ получился весьма странный: был-де, мол, рядовой Аникеев и был подпоручик Шуйский, а подпоручик Аникеев-Шуйский, то ли самозванный, то ли крамольный, тоже был, судился в шестнадцатом году военным судом, был разжалован и приговорен к каторге.
Сперва с Родионом поговорил батальонный командир, которого солдаты уважали и за то, что капитан провел всю войну на передовой, и за то, что никогда не нагрубил солдату и безвинно никого не наказал.
Почесывая заросшие щеки, капитан напрямик спросил:
— Правда ли, что вы подпоручик?
— Так точно, — по-солдатски ответил Родион.
— А почему же вы рядовой?
Родион доверчиво объяснил, почему тайком бежал на фронт.
— Ваша история удивительна и неправдоподобна, — сказал капитан.
— Жизнь часто кажется неправдоподобной, господин капитан! — отвечал Родион с грустью. — Таково людское свойство — охотно верить лжи и не верить правде.
Капитан улыбнулся. Этот рядовой отлично владел немецким языком и даже, говорят, произнес перед немцами такую антивоенную речь, что, скажи он ее по-русски, его тут же следовало бы арестовать. При всей своей невзрачной и нелепой внешности он умел действовать решительно и круто — загнал солдат в воду, а сам вошел последним, — и люди слушались его и подчинялись ему. Капитан словил себя на том, что поддается первому впечатлению, которое частенько обманывает.
— Я вовсе не хочу сказать, что не верю вам. Но лучше будет, если для начальства вы найдете более внятную версию.
Родион с сожалением пожал плечами: правда есть правда, а ложь придумывать он не станет.
— А вы всегда говорите правду?
— Стараюсь.
— Ладно, — сказал капитан. — Мне приказано доложить командиру полка. Должен предупредить вас, полковника Варварова не интересует то, что думает кто-то другой, да еще вчерашний нижний чин. Едва ли ваша версия покажется ему вразумительной. Неожиданное не вызывает доверия. Тем более, если нужно еще напрячь ум и воображение. А эти качества не так уж часто встречаются.
Полковник Варваров ждал со дня на день генеральского чина. Теперь он побаивался, как бы провал наступления по приказу Керенского — «приказываю вам — вперед» — не отразился на его производстве. Да и время было чертовски тревожное: развал армии обонялся в самом воздухе, как неистребимый запах прелой гнили. Целые роты рассыпались как песок, дезертирство приняло чудовищные размеры. Солдаты ненавидели офицеров, офицеры боялись солдат. Сегодня офицеру получить пулю в спину так же легко было, как солдату вчера получить по морде. А из тыла шли вести, которые лучше бы и вовсе скрывать от солдат, и без того отравленных «большевистской заразой». И вдруг какой-то рядовой оказывается беглым подпоручиком. Полковник Варваров был в недоумении.
Он был не один, когда к нему ввели рядового Аникеева. Полковник был явно обескуражен видом солдата: в слишком большой фуражке и слишком больших сапогах, он выглядел точно ряженый.
Сам полковник был круглолицый, толстозадый, и все на нем сидело в обтяжку, и всему было очень тесно — заду в штанах, шее в воротнике кителя, икрам в сапогах, и все как бы норовило вылезть наружу, словно тесто из квашни.
— Ты кто такой? — спросил полковник. — А-а, знаю, знаю, рядовой второй роты. И в каком досадном виде являешься! А говорят еще, что ты прапорщик.
— Подпоручик, господин полковник! — негромко и с достоинством отвечал Родион.
Все вокруг улыбнулись: уж очень неуклюжий и глуповатый вид был у этого несообразного подпоручика, не верилось, что он — офицер.
— Почему скрываешься? В кошки-мышки играешь. Нашкодил? Разжаловали? А за что? Голой ж… девку на лед сажал или в картишках обдёрнулся? — Он сделал движение опытного картежника, перебравшего незримую колоду карт, — Вот и дуй в кулак — будет тебе так. — И он захохотал, колышась всеми частями и складками своего мясистого тела.
Засмеялись и все присутствующие, но гораздо сдержанней полковника.
И Родион улыбнулся криво и судорожно, как будто испытывал неловкость и стыд за этих людей, которые смеялись вовсе не оттого, что полковник сказал что-то остроумное, а из угодливости перед начальством.