«А кто такой отрок Паландин?»
«А ты не знаешь? Величайший полководец всех времен и народов. Не успел отличиться, помер трех лет от роду в селе Черные Сторожки, Варяжской губернии. А ты кто будешь?» — спросил вдруг старик, подозрительно оглядев Родиона.
«Уж конечно не отрок Паландин, — ответил Родион с улыбкой. — Безвестный я человек по имени Родион Аникеев».
«Ну и что? Это все, что ты можешь сказать о себе?»
«Все».
«Не много, прямо сказать, не много. И дерзкий ты не по чину. А чего на земле делал? Какие дела твои подвиги?»
Родион пожал плечами: он делал то, что делал бы любой на его месте.
«Я его знаю, — сказал Филимон Барулин печально. — Сколько добра людям сделал — и не счесть. Даже иуду Боровчука и того помиловал. — И стал перечислять подвиги его благородия, а заодно и свои. Вдруг спохватился и добавил, обливаясь слезами: — Заманили его через Маркела Тютькина, подлюгу, и убили…»
Старик слушал его с недоверием. Тут вдруг раздался голос Шуйского:
«Я тоже его знаю. Я гордился, что я — мертвый — жил в его обличье. Я мог много сделать, а ничего не сделал. Глупые и злые люди помешали. Но что обо мне. Ему бы жить и жить, и привел бы он людей в страну добра и справедливости. Но это не ново, когда люди убивают свои мечты».
«И я его знаю», — сказал капитан Лапин с развороченной осколком грудью.
«Как же так? — сказал дядя Митя с угасшим взором под кустистыми и выгоревшими бровями. — Ты-то ведь жил там, где надо, и с теми людьми жил, а смотри, куда пришел, а?»
«Нет, он шел к верной дороге. И он вступил на нее. И пришел бы к великой правде, если бы его не убили, — сказал скорбно Коростель. — Я хорошо его знаю».
«И я. И я. И я», — послышалось со всех сторон.
Вокруг Родиона стеной встали Ков-Кович и Раскин, Коростель и Шуйский, Ларионов и Чернодворов и множество солдат, имен которых он даже не знал, и стена эта протянулась до горизонта и еще дальше, как бы уходя в бесконечность.
«Входи, мечтатель!»— сказал старик почтительно.
Тени расступились, давая Родиону дорогу. А Филимон сказал:
«Пожалуйте, Родион Андреич, твое благородие!»
Тут вдруг Родион увидел Анну и похолодел. «Зачем ты среди мертвых?!»— закричал он. Она была очень бледна. «Я пошла за тобой, мой незабвенный, — отвечала она. — Нету мне жизни на земле без тебя…»
Родион не сразу сообразил, кто этот человек, ставший на пороге с фонарем в руке.
Наступал предрассветный час, когда осужденного вывели во двор и поставили под дерево. Ему связали руки на спине. Бирюльков постарался, он стянул их мертвым узлом, так что они сразу занемели.
Но Родион ничего не чувствовал, он был во власти странной мысли, будто его Анна умерла. Он и сам был как неживой.
В тихом сумраке как бы спросонья шелестела листва. Было так, как и в тот раз, когда Родион стоял перед строем солдат в тюремном дворе, в каменной шкатулке из черной яшмы с откинутой крышкой в виде звездного неба. Но теперь Родиона расстреливали не солдаты, а офицеры из разведки. Процедуру казни не затягивали, они торопились без проволочек покончить с большевиком.
Заметно светало, гасли звезды, тянуло предутренним ветерком, осыпалось дерево, и листья медленно ложились на землю и еще трепетали, словно подбитые птицы.
Родиону вдруг почудился отдаленный топот ног. Не спешат ли ему на выручку товарищи, его верный Филимон? Нет, тишина была немая и окаменелая, и звук взводимого курка прозвучал резко, почти как выстрел.
Родиона расстреливали не впервые. Не было надежды на спасение, и все же страха Родион не испытывал.
В распущенной и рваной гимнастерке, в больших сапогах с загнутыми носами, с лохматой головой, Родион Аникеев исподлобья смотрел на господ офицеров. Они стояли не строем, а как бы сбившись в кучу с поднятыми наганами.
Бирюльков, чье лицо свело судорожной усмешкой, прищурил глаз, целясь в него точно по мишени в тире.
Родионом овладело вдруг бешенство. Он не хотел умирать, да еще со связанными руками, как какой-то злодей и преступник. И он закричал высоким, смешным мальчишеским голосом, исполненным гнева, страдания и угрозы:
— Трусливые шакалы! На одного безоружного. И руки связали. Что я могу сделать?.. Но разве я один вас ненавижу?.. Вас ненавидит народ. Нет, никто из вас не войдет в страну будущего, никто… все, все погибнете в потопе, все до единого…
Прогремел залп.
Родион не услышал звука выстрелов, как тогда, когда его казнили на киносъемке, а только сверкнули серые дымки, и он почувствовал удар в грудь, гулкий и быстрый как ветер. Ноги его сразу отяжелели, как в далеком детстве, когда он прокладывал тропинку в снежной целине. Он и сейчас шел по снегу, хрустящему под ногами с таким звуком, словно где-то совсем рядом конь жует овес. Он оглянулся назад, за ним шли люди, утаптывая и расширяя тропинку… и Анна, его Анна бежала к нему в сиянии своих рыжих волос, простирая к нему руки. Он бросился к ней.