Сам капитан, кадровый служака, был примером и образцом своей великолепной системы. Фуражку он носил с таким точным расчетом, чтобы низ козырька обязательно приходился на уровне переносья — не выше и не ниже. А для отдания чести поднимал руку в три приема, как заводная кукла: сгибал в локте, выпрямлял ладонь, подносил к козырьку.
— Будешь отвечать только на вопросы, — сказал он Аникееву, удивленный тем, что в лице юного добровольца не увидел ни тени робости.
Действительно, приняв наказание, Родион не чувствовал себя более виноватым: ведь два раза за одну провинность не наказывают.
— Смирно! — скомандовал капитан Мышелов. — Не ухмыляться, как юрод на паперти. Что такое солдат, знаешь?
— Знаю, — отвечал доброволец серьезно.
— Не разговаривать! Не спрашиваю, а объясняю и поучаю. Слушай и помалкивай! Солдат есть слуга царю и отечеству. Запомни! Послушание и повиновение, и ни слова лишнего. Ни боже мой, пропадешь ни за понюшку. Отпустили тебя до вечерней поверки, так ты обязан — пусть наводнение, извержение, землетрясение — а явиться в срок. Понял?
— Понял.
— Надо отвечать «так точно». Ясно?
— Ясно.
Капитан Мышелов осерчал.
— Отвечай «так точно» либо «никак нет», болван! И не иначе. Понятно?
— Понятно, — со злым упрямством повторил Родион.
— Ты в своем уме или спятил? Ты куда попал? На военную службу, дубина!
Аникеев с недоумением пожал плечами, словно усомнился — в здравом ли уме сам капитан Мышелов. Это было неслыханной дерзостью.
— Смирно! — крикнул запальчиво капитан. — Боровчук! Займешься этим недорослем. Выправка у него, у остолопа, никуда не годится.
— Слушаюсь, вашескородие! — густо брякнул унтер Боровчук. — Серый он, по всему видать, малахольный. С ним, пожалуй, с азов начинать придется.
— Валяй, валяй! А то ведь ему, олуху царя небесного, и до арестантских рот недолго.
Тут вдруг Родион вспомнил, что ничего не купил господину унтеру, о чем тотчас и доложил.
Унтер тупо посмотрел на него и буркнул:
— Это я с тобой пошутил, дурак!
— А я так и понял, раз денег не дали, — благодушно ответил Аникеев.
— М-да! — сказал капитан Мышелов многозначительно.
Унтер Боровчук старательно занялся воспитанием будущего полководца. Он отлично усвоил систему капитана Мышелова.
— Ты есть рядовой, нижний чин, — внушал он Родиону. — Ниже тебя никого нет. Стало быть, выкинь дурь из башки. Для твоей пользы говорю, сердяга! Ну чего блажишь, чего умствуешь? Кто ты такой? Никто. Обыкновенный солдат. Выходит, ты в моёй власти и еще в божьей, но допреж в моёй. Думать тебе не положено. Мы за тебя подумаем. А за нас их высокоблагородие подумают. А за них тоже их превосходительство думать станут, и так до самого государя императора и господа бога включительно. Понятно тебе, милейший?
— Нет, не понятно, — с ожесточением отвечал Аникеев. В душе его сознание покорной воинской дисциплины боролось с чувством попранного человеческого достоинства.
— Ты мне так не отвечай, милейший! — говорил, не повышая голоса, унтер Боровчук. — Не смеешь! Солдат ни думать, ни грешить не может. Ты еще подумать не успел, а начальству уже все известно. Начальство на себя все берет. А ты знай воюй — и только, убивай знай врагов отечества и престола. Тебе все простится, все отпустится, и предстанешь перед всевышним, яко младенец новорожденный, в чистоте и ангельской непорочности… потому все с тебя снято — и вдовья слеза, и сиротская кручина. И тогда унтер-офицер российского императорского войска Кузьма Яковлевич Боровчук доложит по начальству: служил-де рядовой Аникеев верой и правдой, без суесловия и лукавомудрия, и преставился, как подобает солдату, не вопрошая и не рассуждая. Господи, прими смиренную душу раба твоего…
— Это что же, — возмутился Родион, — сравняться с соломенным чучелом, в которое солдаты вонзают штыки? Только мертвые не думают, господин унтер!
— Стало, я тебя в гроб вгоню, — заявил унтер Боровчук, багровея так, что белобрысые ресницы его начинали отливать красноватым оттенком, как у белой крысы. — А блажь из тебя выбью, мозги прочищу, крылья обломаю. Тоже мыслитель нашелся, сволочь! Блаженный недоносок! Скот безрогий!
На посмешище всей роте он обучал будущего полководца отличать левую ногу от правой, для чего привязывал ему к одной ноге пучок сена, к другой — соломы и командовал: левой — правой, сено — солома! А так как Аникеев умышленно сбивался с ноги, унтер выходил из себя и злобно его наказывал.