А нынче по случаю военного времени придираются страшно, цензура не то что колонки сымает, а целые полосы. И выходит газета в белых простынях. Время нынче чертовски прямолинейно, никаких подтекстов, каждое слово в строку. Напечатали анонс: смотрите, смотрите, «Тиран падуанский». А в высших сферах говорят: это намек, поношение государя. И газету прихлопнули на две недели.
А газета наша известная на всю Россию — «Мысль». Редактор — умница, талант, блеск, второй Влас Дорошевич. Еженедельные фельетоны на две полосы. Ежели бы не цензура, пропал бы я от этих фельетонов, в тюрьме бы сгнил.
Недавно напечатали сказочку про воинственного южноамериканского диктатора Канальо Камарильо. Дело происходит в Ананасовой республике. «Столетиями это государство пребывало в состоянии застоя и упадка. Оно как бы набрало в легкие воздух и забыло его выдохнуть, и застыло так с полной грудью углекислого газа». Так в сказочке написано. Здорово написано. И вот этот самый Канальо Камарильо, иезуитский выученик, произвел переворот, как самый обыкновенный пистолачо, ну, бандит по-нашему, и стал президентом. А там объявил себя земным богом: сошел-де на землю, чтобы осчастливить людей. А кто сомневается, не верит — в тюрьму его, в каторгу, в застенок, на плаху. Такую мясорубку устроил… махнет белым платочком из окна, глянь — и одел страну в траур. Как папа Климентий — забыл только, под каким номером этот папа действовал, — одним махом он уничтожил всех своих врагов. Объявил их изменниками. А назавтра после их казни приказал вздернуть их судей и прокуроров, чтобы не осталось ни свидетелей, ни следов. Даже протоколы допросов велел сжечь.
«И вот новоявленный Мальбрук собрался в поход на соседнюю державу и стал планомерно и стратегически отступать на новые, заранее подготовленные позиции…» И дальше в том же духе написано.
Прочитал я эту сказочку, — продолжал рассказчик, — ну, думаю, не миновать отсидки. Тут и слепому ясно, что означает «планомерно и стратегически». И действительно, вызывает меня к себе сам начальник охранки Егор Егорович Лихов. Маленький, пухленький, в пенсне, и глазки бесцветно-голубые, этакий рождественский дядюшка, впору на елку вешать. Сперва мораль читал, попрекнул в недостатке патриотизма… тоже Бенкендорф выискался.
«Трудная, говорит, у вас должность, господин Сукачев! Неужто не надоело? В этом году почитай пятый раз сажаем. Больше у нас в гостях, чем дома. Понимаю, должность у вас такая… ха-ха! Цензор что — казенный дурак. А вот вы, господа редакторы, народ хитрый, все фокусы знаете, все лазейки, в какую щель чего тащить. Вот сказочку напечатали про ананасового президента, учредившего якобы монархическую республику. Объявил себя великим жрецом, сперва сам себе поклонялся, потом всех заставил, а инакомыслящих — в кутузку. Хватают направо и налево, за слово и неслово. Все тюрьмы переполнены, и все за покушение на жизнь правителя „с помощью спиритизма, гипнотизма, телепатии, астрологии и внушения безумных мыслей на расстоянии“. Занятно. Но позвольте спросить, господин Сукачев, на кого намекаете?» Глазки у него сделались масленые, губки — глянцевитые, ниточкой.
«Помилуйте, — отвечаю, — какие тут могут быть намеки? Диктатор-то ведь в Южной Америке».
«Вот именно в Америке, да еще в Южной. Перенесено действие в Пизу, и спасен многотомный роман, как говорит поэт. Вы же все-таки человек интеллигентный, господин Сукачев! Ох, уж эти сказочки — самый опасный вид литературы, опаснее бомбы. Иносказательно так расчихвостят, только держись, под самые основы мину подведут, камня на камне не оставят. Тут уж ухо востро держи. Это тебе не современная поэзия: „Гром победы раздавайся“, и не живопись, мазня без смысла и разума. Там, пожалуй, чем бессмысленней, тем отрадней. А в литературе все должно быть предельно ясно, никаких недомолвок, никаких намеков, никаких просторов для толкования».
Ну, думаю, Антоша Сукачев, вот тебе и переплет.
«Но коли усматривать намек, — говорю я почтительно, — то совсем другого рода, ваше превосходительство! Там написано: „Он был рябой, как Дантон и Мирабо“».
«Как же, как же, — отвечает, — помню. Там на сей счет сильно сказано: „Народ боготворил своего президента и, не задумываясь, согласился бы на эпидемию оспы, лишь бы во всем походить на него“. Черт возьми, это похоже на издевку. Не хватает еще, чтобы верноподданные стали думать, что государь император у них вдобавок еще и рябой».