— Сержик! Не ходи по улице в домашней обуви! — круглолицая Серёжина бабушка распахнула калитку. — Иди домой мыться и завтракать, а Владик тебя подождёт.
Владик аккуратно придавил левой ногой бархатистую поверхность Серёжиного тапка.
— Владик! — возмутилась бабушка, — отпусти Серёжу немедленно…
— Я — быстро! — Серёжа развернулся всем корпусом, как космонавт в тяжёлых ботинках и шаркающей походкой, сверкая босыми пятками, медленно попылил к калитке.
— Не хотел бы я быть его носочком! — заключил Зелёный Лев.
— Не интересно стоять на одном месте! — откашлялся Бордовый Глаз. — Предлагаю продолжить прогулку.
Владику, впервые, тоже показалось скучновато дожидаться Серёжу, и он нарисовал ему на дороге указательный знак в виде длинной-длинной стрелки, которую пришлось закончить из-за небольшой, но непереходимой для носочков лужи. Лужу Владик, в конце-концов, перепрыгнул, но про стрелку, конечно, сразу забыл.
В конце Озёрной улицы, за тяжелым скрипучим забором из шершавых серых досок жила девочка Валя. Она тоже в этом году собиралась в школу, но никогда не хвасталась, что уже почти школьница. Летом Валя в любую погоду ходила босиком и в одних трусиках, никогда не кашляла и не знала, что такое детский насморк. Валина мама работала кассиром на железнодорожной станции, а дома её всегда можно было застать только на грядке или в теплице. Владик никогда не слышал, чтобы Валина мама ругала дочь, но почему-то дети никогда не собирались вместе на их участке. Когда мамы не было дома, Валя могла целыми днями сидеть на крохотном пятачке между летней кухней, колодцем и крыльцом дома и играть в свои завораживающие игры. Дорогих игрушек из магазина у неё не было, но Валя умела из любого пузырька или коробочки вообразить всадника, мчащегося по степи в поисках жилья, солдата, спешащего за своим полком в вагоне товарного поезда, или милиционера, преследующего хулигана. Если Валя играла со своей куклой, то её воспитанница превращалась не в принцессу, наряженную на бал, а в учительницу или врача…
Дружить с Валей было легко и беззаботно: она никогда не капризничала, не ссорилась из-за вредности, не обижалась, если проигрывала в лото, не хныкала и не жаловалась маме на нечаянные обиды.
— Валя! — позвал Владик и поскрипел калиткой для уверенности.
— Здравствуй! — Валя бесшумно и мгновенно, как в мультфильме, оказалась на улице, прижалась загорелой спиной к сухим тёплым доскам калитки и улыбнулась.
— Гулять пойдёшь? — Владик выставил вперёд правую ногу.
— Пойду! — согласилась Валя. — Куда?
— А у меня носки новые, с разными пятками!
— Покажи! — Валя присела на корточки и засмеялась: — Правда, разные… Ой, у них полосочки шевелятся!
— Это они с тобой здороваются!
— Здравствуйте! — сразу поверила Валя и подёргала Зелёного Льва за упругую резинку. — А что они ещё умеют?
— Скажи ей, что мы — твои верные друзья! — Бордовый Глаз сделал глубокий вздох и полосочки растянулись ровно, как на тельняшке.
— Я в них… Я с ними просто гуляю!
— Тогда пойдём на канаву: сделаем кораблик и покажем им головастиков!
— Давай!
Канава находилась немного на другой улице, поэтому Владик, пробегая мимо своего дома, негромко крикнул: — "Мама! Можно мне на канаву?" — и быстро помчался вперёд, сделав вид, что просто не расслышал мамино согласие.
— Вы куда? — сытый важный Серёжа два лишних раза повернул голову вслед за развевающимися лёгкими прозрачными Валиными волосами и тёмным затылком Владика.
— На канаву… возьми бумагу… кораблик… сочки… вастики… — просквозило уши Серёжи двойным эхом.
Серёжа почесал аккуратную голову, раздумчиво пошёл домой и аккуратно вырвал из альбома два плотных белоснежных листа бумаги. Решив, что "сочки" — это тёмные очки от солнца, а "вастики" — это ласты для подводного плаванья, через несколько минут он очень удивил чау-чау Тенгиза, шлёпая по тихой улочке резиновыми перепончатыми ступнями и скрыв половину круглого лица под затемненными, как у бронированной машины, стёклами.
— Что-то должно произойти… — утвердился в своём тревожном предутреннем сне Тенгиз, приподнял иероглифом раскосые щёлки глаз, вдохнул фиолетовым языком медовый аромат клумбы и приготовился терпеливо дожидаться возможных перемен в застывшей иллюстрации к дачной жизни…
Серёжа ни за что не признался Владику и Вале, что плохо расслышал про "носочки" и "головастики". Он всегда был твёрдо убеждён, что все его действия — исключительно правильны:
— Я буду лучшим учеником в классе, потому что самый умный! — объяснял он непонятливым друзьям. Валя в ответ согласно кивала, а Владик позже, лёжа ночью в кровати, беспокойно крутился на подушке, полыхая жаром от неуверенности в себе.