Про «плащ» сказано: «широкая, верхняя накидка; круглая, безрукавная епанча; вообще шинель, охабень или просторная одежда от непогоды». Пословица: «Солдат добрый человек, да плащ его хапун» (объяснено — «под полу прячет»). Тут же указано: «Плащевик — ремень для увязки солдатской шинели».
Можно, конечно, заняться теперь «шинелью», «епанчой» или «охабнем», который найдем в гнезде при слове «ОБХАПЛИВАТЬ» (то есть «обнять, окружить или обхватить чем») и который, кроме разного рода одежды, перечисленной и описанной Далем, означает также «предместье города, слободку, все поселенье вне стен, городьбы». Но и так уже ясно, что всякий маршрут (по Далю — «путевник») столь же увлекателен, сколь бесконечен.
А потому вернемся к исходной точке, к этому самому «абиному сукну», которое так редко, так сквозит, что может служить окончиною в окне, и полюбопытствуем насчет «окончины». Тем более что путешествие за «сукном» приводит нас к двум поставленным в качестве примера загадкам, в которых «сукно» неожиданно роднится с «окном»: «Черное сукно само лезет в окно» (ночь) и «Серое сукно тянется в окно» (дым).
«Окончину» находим при слове «ОКНО» (здесь опять целый рассказ). Это прозрачный материал, который вставляют в оконную раму — оконницу. У нас окончины стеклянные, в Далево время бедный крестьянин затягивал окно в избе бычьим пузырем, брюшиной. Даль знает пословицу про бедную и богатую деревню: «Где оконенки брюшинны, тут и жители кручинны; где оконницы стеклянны, тут и жители ветлянны» (приветливые, ласковые). Случалось, вместо брюшины окно заделывали редким, сквозистым абиным сукном — оно пропускало в избу хоть немного света.
Из Далева Словаря узнаем, что в бедных лачугах и вовсе никакой окончины не было. Окно в них — простая дыра, зимой ее забивали досками, затыкали тряпьем, соломой.
В курных избах, с печью без трубы, дым валил прямо в жилище. Чтобы выпускать его, прорубали в стене волоковое оконце, или дымволок. Во время топки печи оконце открывали, дым сквозь него вытягивался, выволакивался наружу. В волоковое оконце подавали милостыню нищим.
Изба глядела на улицу тремя окнами, и каждое имело свое название. У красного угла (самого главного в избе, где каждый угол — кут — имел свое имя и назначение) располагалось переднее окно. За ним шло среднее — оно больше других украшалось резьбою. Третье окно — судное — было там, где находился посудник, полка для посуды, здесь хозяйка занималась стряпнею.
Первое же слово в Словаре — «АБА» зовет в дорогу, которая привела нас к «ОКНУ», «ИЗБЕ», «ПЕЧИ». Можно идти дальше: про избы, печи, углы в избе Даль рассказывает подробно. И от каждого слова — новые дороги и тропы…
Даже первое, короткое и случайное путешествие по «Толковому словарю» сделало нас намного богаче. И не только потому, что мы выяснили смысл редкого слова, волею алфавита стоящего в начале первой страницы первого тома. И не только потому также, что мы немало узнали про окна, набрались слов, пословиц, загадок. Мы стали богаче еще и потому, что перед нашим взором открылась вдруг старая русская деревня, курные избы, из которых дым выпускают через дымволок, а то и лачуги с дырой вместо окна (в них, в этих лачугах, и родилась, наверно, поговорка: «Окнища — барские затеи-ща»), тесные улочки, такие, что «бабы из окна в окно на ухвате горшки передают», нищие, которые бредут мимо и «грызут окна» (просят подаяния, объясняет Даль), а люди бедны, подают так мало, что «под одним окном выпросить, а под другим съесть».
Мы как бы ступаем на ту почву, где слово взрастало и напитывалось соками, вбирая ясный взгляд или — по Далю — «прямой толк» своих создателей («В окно всего свету не оглянешь»), их шутки («Муж в двери ногою, а жена в окно и головою»), древнюю образность представлений («Из окна в окно готово веретено» — солнечный луч), приметы («Что услышишь под окном, того и жди» — гадание о святках), надежду («Придет солнышко и к нашим окошечкам»)…
Заберитесь однажды в Далее Словарь — с этой поры вы будете ловить себя на том, что вам хочется, нужно, необходимо вновь отправиться в путешествие: не ставьте Словарь на полку — положите под рукой.
ДРОВНИ… САЛАЗКИ… КИБИТКА…
В «Фаусте» Гёте (одна из любимейших книг Даля) Мефистофель, насмехаясь над юнцом-студентом, учит его облекать в слова бессодержательную речь, возводить теории «из голых слов». Студент, однако, осмеливается возразить: «Да, но словам ведь соответствуют понятья».
Даль называет себя «сборщиком» слов, но, собирая слова, он никогда не забывает о понятиях, за ними стоящих. Более того: тысячи, десятки тысяч слов, которые знает Даль, ценны для него не сами по себе, но тем же множеством понятий, оттенков понятий, которые соответствуют каждому слову.
Понятие, определяет Даль, — то, «что сложилось в уме и осталось в памяти, по уразумении, постижении чего-либо». Чем глубже уразумение, постижение жизни, тем больше понятий, выраженных словами, складывается в уме и остается в памяти.
Можно сказать — «сани», но можно — «розвальни», «дровни», «салазки», «кибитка»: в конце концов, все это «зимняя повозка на полозьях», как определяют слово «сани» почти все словари. Но «розвальни», «дровни», «салазки», «кибитка» живут в уме и памяти не только объединенные общим понятием о средстве передвижения по зимней дороге: каждое из этих слов связано еще с целым кругом понятий, совершенно ему не родственных, но составляющих вместе с ним жизненную картину, образ.
Одно дело:
Другое:
Третье:
Даль видит в языке важную часть «воспитания внутреннего», «нравственного образования»: язык должен приурочить человека с пелен к своей почве, срастить с духом, бытом и жизнью народа.
Познание жизни, воспитание чувств может начинаться и нередко начинается со слова. Человек, для которого существуют понятия «розвальни», «дровни», «салазки», душевно богаче того, кто знает лишь «сани» вообще. Еще богаче тот, для кого слово — образ.
В Словаре Даля рассказано и про крестьянские дровни, и про маленькие городские сани — козырьки, и про обитые лубом дорожные пошевни, и про ручные санки — салазки, которые называются также чунки, и про крытые повозки — болочек или кибитку. Из Словаря узнаем устройство саней и названия главных частей их. Тут же пословицы и поговорки вроде: «Ие в свои сани не садись», или: «Каковы сами, таковы и сани», или: «Телега дом собирает, а сани разоряют», где телега, сани — образ лета и зимы (парная пословица: «Телега хлеб в дом возит, сани — на базар»). Тут же загадка: «Сани бегут, а оглобли стоят» (река и берега). Принятые речения, например: «санный путь — зимний». Производные слова: среди них санник — «мастер, работающий сани или дровни». И другое значение того же слова санник — старинное (для Даля уже старинное!) — «санный конь»; пояснение: «при тогдашних (!) дорогах зимой всегда ездили гусем, к чему лошади должны быть приучены».
Слово — понятие — образ — картина — ив каждой картине новый круг образов, понятий и, соответственно, слов.