В конце зимы Муссолини отправился в окрестности Мантуи проверять боеготовность войск. Миновали городок Цзенцано, и тут их небольшой кортеж автомобилей попал под обстрел истребителя-бомбардировщика. Он появился неожиданно, летел низко на бреющем полете. Открыл огонь. Все поняли, что катастрофа неминуема. По приказу Муссолини шофер резко затормозил, повернул влево, направил машину в укрытие к первому попавшемуся домику. В это время снаряд угодил в машину генерала Вольфа, следовавшую за дуче. Один офицер был убит. «Моя счастливая звезда по-прежнему охраняет меня», — сказал Бенито. Он не придал этому эпизоду большого значения и больше к нему не возвращался. «Выкрутился». Не пострадал и генерал Карл Вольф.
Эта дата вошла в историю. Утром 21 февраля через чиновника секретариата дуче направил письмо, в котором извещал о снятии с должности Буффарини, находившегося в тот момент на своей вилле. В течение нескольких часов под различными предлогами он отказывался принять посыльного, пытался выиграть время, связался с немецким посольством, надеялся получить там защиту. И действительно, посол Райн приехал к дуче, чтобы защищать Буффарини. Получив твердый отказ, он хотел договориться о трехдневной отсрочке и не опубликовывать приказа. Но Муссолини, чувствуя неладное, приказал передать по радио о своем решении. На пост министра внутренних дел был назначен Паоло Дзербино, в то время чрезвычайный комиссар Пьемонта (Турин). Одновременно выяснилось, что по приказу генерала Вольфа полковник Кепплер арестовал нескольких людей, неугодных Буффарини, среди них — экс-начальник полиции Тамбурини. Взбешенный таким вмешательством, Муссолини выразил решительный протест генералу Вольфу и послу Райиу. Те кивали головой и знали, что случившееся нескоро дойдет до Берлина и неизвестно как еще отнесся бы к этому инциденту фюрер.
Ожидалась чистка в аппарате правительства, однако весеннее наступление англичан и американцев изменило ход событий.
Офицер немецкой армии, новый атташе при генеральном штабе, заменил капитана Хоппе. После приема у Муссолини он пришел к Ракеле и сказал: «Немецкое командование против планируемого переезда дуче и семьи в Милан». И повторил несколько раз: «Дуче должен совсем не покидать Гарньяно. Здесь спокойнее…»
Пасха. После мессы Ракеле раздала подарки всему персоналу. Вдруг послышался гул самолетов. Спустились в убежище все, кроме Бенито. Началась бомбардировка автомобилей на противоположном берегу озера. Черные клубы дыма…
Решили связаться с Эддой, которая находилась в швейцарской клинике. Контакт установили через монаха, отца П., совершавшего постоянные челночные переходы через границу. Узнали, что Эдда выздоравливает. Поняли, что связь может быть установлена со Швейцарией самая разная. Но не для семьи Муссолини.
Подпольная радиосвязь использовалась довольно широко иностранцами, а иногда и итальянцами, шпионившими в пользу Лондона. После передачи противнику сведений о различных точках расположения войск начинались бомбардировки. Бомбы падали без разбора, куда попало, на участки, обозначенные якобы как места концентрации живой силы и техники. И зачастую на подвергшейся бомбежке местности стояли лишь жилые дома, школы, госпитали. Именно так произошло с госпиталем Сан-Доната в Пьяве. Двести раненых погибли вместе со всем медицинским персоналом. В Горла, около Милана, более трехсот школьников были расстреляны с воздуха самолетом-бомбардировщиком, действовавшим по наводке «информаторов». И взятки гладки…
…Уезжать надо было и семье Муссолини. Собрали чемоданы. Багаж совсем легкий. В Гарньяно было совсем мало вещей.
«Что бы ни случилось, это «что-то» не исчезнет никогда, потому что оно неразрывно связано с нашим прошлым».
Бенито объявил, что скоро уедет один. Воевать на Готическую линию. Через некоторое время семья к нему присоединится. Бенито намекнул, что последняя надежда на сопротивление в Вальтеллине. Если поражение — это конец. Будем уходить в Швейцарию. Там больше надежд на спасение…
Муссолини и несколько сопровождавших его лиц покинули Гарньяно. Перед отъездом он обговорил все, что следовало предпринять. Уже собираясь сесть в машину, он остановился в нерешительности. Вернулся, обвел взглядом сад виллы, пристально посмотрел мне в глаза. Как будто собирался сказать что-то важное, но не проронил ни слова.