Вот и нашу малютку спрятали в этот странноприимный и гостеприимный дом. И по ее рассказам, было очень весело. Все время ставили какие-то спектакли, наряжались, Миночка играла роль из детских песенок Чайковского: «Мой Лизочек так уж мал, так уж мал, что из шкурочки рачонка сшил четыре башмачка, и на бал». Да, она в какой-то детской пьесе играла Лизочка и живо этот факт помнит до сих пор.
Но потом пришлось ребенка перепрятывать. Куда? К третьей сестре, тоже красавице — Маше, той, которая сначала за Поленцем, а потом за Архангельским Владимиром Александровичем, пианистом[129]. И вот уже от тети Маши ее дочь Ольга повезла Миночку на Кавказ, тоже в странноприимный дом Семеновых. Миночка рассказала, как мама устроила ей елку под Новый год[130] и как пришли дядьки злые и стали все ворошить, все искали оружие (нашли у кого!) и стали лезть в плетеную корзинку. А девочка выглядывает испуганная из своей кроватки и говорит чужим дядькам: «Не трогайте, там мои игрушки». (Ну совсем как Архимед в Сиракузах грабителям-солдатам: «Не трогайте мои чертежи». Правда, Архимеда убили.) И дядьки отступили.
Тут же стала вспоминать о другой елке в Кремле, в роковом 1937 году. Как папа не хотел туда ехать, но надо было показаться на этой особой, закрытой для чужих детей, кремлевской елке. Там был замечательный кукольный театр, но девочке не захотелось его смотреть, она не отходила от отца и не радовалась. Наверное, предчувствовала. И тут же вспомнила о другом знаменитом кукольном театре Образцова, куда она с мамой пошла на спектакль о Буратино. Ребенок уже читал в «Пионерской правде» это сочинение, наполовину не Алексея Николаевича Толстого (всему миру был известен Пиноккио К. Коллоди[131]). Так хотелось посмотреть любимых героев в театре кукол. А билетерша не пускает, ребенок мал, будет мешать, нельзя. И что вы думаете? Нина Петровна просит телефон и звонит в Центральный комитет партии, своему Алибеку, и жалуется на вопиющую несправедливость. Дирекция театра реагирует немедленно — Миночка с мамой торжественно заняли свои места.
Пока малютка наша после дороги заснула, от Ольги узнаем еще одну печальную новость. Брат мой, Махач, взят в детский дом. Зная его нрав (а он пошел в своего деда, Алибека «бешеного»), понимаю, что путь его будет тяжел и чреват последствиями непредсказуемыми. В августе (то есть через полгода) я получаю письмо из Рыбинска (14 августа 1938 года). Брат мой бедный находился там в детском доме. Взять его к себе даже добрейший дядюшка не решался. Тот краткий срок, что мальчик жил в доме Семеновых, запомнился им навсегда. Рады были бесконечно его самовольному отъезду в Москву к матери. Брат пишет, что его переведут из Рыбинска «ближе к Москве». 26 сентября старший, Мурат, сообщил мне, что Махача приговорили к пяти годам тюрьмы, но будто бы «пока все обошлось». Что же все-таки там произошло? И где? «Ближе к Москве» или в Москве? Или приговор был условный? Мне никогда ни старший, ни младший не говорили ни слова. Мурата в это время приняли в Юридический институт со стипендией 143 рубля. Где мама, никто не знает. Ходят слухи (это пишет Мурат), что она в Махач-Кале. Полная неизвестность. Явно назревают новые тяжелые события. И вот она — новость. Махачик сообщает мне в письме от 8 декабря 1938 года о женитьбе Мурата (ему 19 лет) на своей соученице по школе, Лиде Киселевой, отчаянно влюбленной в него не один год. Проследить скорбный тридцать восьмой год в жизни Махача можно по его письмам к маме, которая только в 1939 году наконец сообщила свой лагерный адрес.
129
Брак второй фиктивный. Нужна была квартира (так многие делают), и тетя Маша ее получила в Мертвом переулке (потом ул. Николая Островского, а теперь Пречистенский пер.). Брат Владимира Александровича Александр — конструктор, работал в ЦАГИ, был заместителем Туполева; третий брат, Борис, известный врач — гинеколог, лечивший жен правительственной верхушки. Все талантливые люди. Тетя Маша совершенно очаровательная. Я часто забегала к ней, в ее длинную комнату на высоком этаже в Мертвом переулке. Встречала она меня (да и не только меня) в пижамах, обычно алого цвета. Высокая, стройная, черноволосая (никогда не красилась, даже в старости — черные волосы), неотразимая, ласковая, добрая (все сестры Тугановы такие), и голова полна в моем отношении различных фантазий. Как бы меня выдать замуж? За кого? А почему бы не за Рихтера. Юный Святослав Рихтер занимается у Владимира Александровича Архангельского (настоящим учителем Рихтера станет Генрих Нейгауз). Какой заманчивый проект! Можно подумать, что она прозревала будущую знаменитость. Ничего подобного. За Рихтера она собиралась выдать свою дочь Ольгу. Но та слишком сильная натура и сама выберет свою семейную судьбу — признаться, не очень легкую. А тетя Маша в конце концов выйдет за советского поэта, певца комсомола, Александра Безыменского, и похоронят ее в 97 лет на Новодевичьем кладбище как Безыменскую. По советским понятиям — такой конец поистине венчает дело.
130
Мать освободят из лагеря (1938–1942) точно под Новый год, 1943-й. Какая аккуратность. Зима. Волки воют, и ты одна по снегам, да еще с кладью, да еще едва живая, кожа да кости. Зато свобода.
131
Коллоди — псевдоним К. Лоренцини (1826–1890). Сказочная веселая повесть о приключениях деревянного человечка Пиноккио вышла в 1880 году. Итал.