— Спасибо, тетя Мэри. Это всего на одну-две ночи. А сейчас... я поеду в Ньюкасл к ювелиру, чтобы решить проблему с часами. Я захвачу с собой письмо мистера Стюарта, чтобы доказать, что все честно.
— Правильно, я бы тоже так поступила. Я бы сбыла их с рук как можно быстрее. Это красивое ювелирное изделие, я никогда не видела красивее, но тебе от него нет никакого проку... Ох, девочка, не плачь. Не плачь.
— Нет, я не плачу, тетя Мэри, нет. Я не собираюсь плакать.
Нет, Эмили не собиралась плакать, но ей бы очень хотелось это сделать, тогда бы она избавилась от огромной тяжести, камнем лежавшей на ее душе. Но слезы, как и смех, покинули ее. Казалось, что в глаза попал песок, а сердце наполнено свинцом.
Мистер Гольдберг сказал почти то же, что и тетя Мэри.
— Это красивая вещица, мисс, но вы предпочитаете деньги?
— Да, если вы не возражаете.
Эмили сидела в комнате в задней части ювелирного магазина. Это было очень уютное помещение. На полу лежал темно-красный ковер, на нем стояли два кожаных кресла и конторка, верх которой тоже был обтянут кожей, а вдоль стен стояли книжные шкафы. Мистер Гольдберг оказался маленьким человечком с узким лицом, выражение которого было очень приятным.
Когда она вошла в магазин, она обратилась к молодому человеку за прилавком:
— Вы хозяин?
Оглядев ее, он, напустив на себя важность, ответил:
— Я помощник мистера Гольдберга. Чем могу быть полезен?
— Я бы хотела повидать самого мистера Гольдберга, если это возможно.
Когда мистер Гольдберг подошел, встал с другой стороны стеклянного прилавка и спросил ее:
— Да, мадам, чем могу вам помочь? — она ответила:
— Мистер Николас Стюарт не так давно купил здесь часы на некоторых условиях.
— Часы, мадам?
— Да, карманные часы, украшенные драгоценными камнями. — Эмили открыла сумку и показала ему футляр. Девушка увидела, как осветилось его лицо, и он сказала:
— О, да-да. Эти часы. Да-да, конечно. Проходите, пожалуйста.
Хозяин магазина поднял руку и указал ей на конец прилавка. Она обошла прилавок, прошла через дверь, которую он открыл, пропуская ее, и села в одно из кожаных кресел, а он, обойдя конторку, уселся за ней. Затем, наклонившись в ее сторону, тихо сказал:
— Мистер Стюарт, да, он предупредил, что вы, возможно, захотите продать их снова.
— А вы сказали, что купите их?
— Да-да, именно так, мадам. И я буду только рад купить их у вас, если мы придем к соглашению... полюбовному соглашению. — Улыбка мистера Гольдберга стала еще шире, он протянул руку, и она отдала ему футляр.
Эмили смотрела, как он вынул часы и положил их на ладонь. Хозяин магазина сделал это очень осторожно, словно имел дело с редким цветком или новорожденным ребенком. Она отогнала от себя эту мысль, она не хотела думать о новорожденных детях. Именно в этот момент он заметил, что это красивая вещь. Его голос был теперь довольно вкрадчивым:
— Я никогда не видел более красивой вещи. Было бы интересно узнать всю ее историю.
— Да, это было бы интересно, — ответила она.
— Как я понял из рассказа мистера Стюарта, эти часы вам оставил в качестве подарка некий... некий джентльмен.
— Да, это так, — сказала она серьезно.
— А когда вы оказались в стесненных обстоятельствах, вы попросили какого-то человека продать их для вас?
— Да-да, это так.
— А этот человек обманул вас относительно цены?
На этот раз Эмили просто кивнула головой.
— Двадцать фунтов, насколько я понял?
— Двадцать фунтов, — повторила она.
Лицо Гольдберга стало серьезным, когда он произнес:
— Зря вы не обратились в суд. Я высказал свое мнение мистеру Стюарту. Но могу вас уверить, — он улыбнулся, — могу вас уверить, что на этот раз вы получите намного больше двадцати фунтов.
— Спасибо.
— Я могу предложить вам, скажем, двести пятьдесят фунтов. Как вы на это смотрите?
Эмили удивленно смотрела на него. Цена часов, когда они были выставлены в витрине, была четыреста двадцать пять гиней, что составляло, как она подсчитала, четыреста сорок шесть фунтов и пять шиллингов. Это означало, что он предлагает ей чуть больше половины. Двести пятьдесят фунтов, конечно, сами по себе были состоянием, и она уже хотела сказать: «Большое спасибо», когда он засмеялся и поинтересовался:
— Я не знаю, означает ли ваше молчание, что вы собираетесь поторговаться со мной или нет.