Фантина сдержала слово и повела за мою книгу беззаветный бой. Не прошло и месяца, как права на «Девушку в лабиринте» были проданы на Франкфуртской книжной ярмарке в более чем двадцать стран. В Штатах роман вышел в издательстве Knopf c рекламной похвалой Марио Варгаса Льосы, утверждавшего, что роман «высечен из той же горной породы», что его шедевр «Разговор в «Соборе». Звездный критик литературного раздела «Нью-Йорк таймс», внушающая всем ужас Мишико Какутани, оценила стиль романа «как неровный, но дерзкий» и обнаружила в нем «жизненные фрагменты, складывающиеся в захватывающий портрет умирающего мира».
Машина завелась и понеслась. «Девушку в лабиринте» читали все. Не всегда из любви к литературе и часто не понимая, о чем книга. Это был механизм, гарантировавший успех.
Другой гениальной затеей Фантины было сделать меня недоступной для прессы. Вместо того чтобы сетовать на мой отказ появляться на людях, она превратила его в коммерческий рычаг. Единственная моя фотография, которой она соглашалась поделиться, – черно-белая и немного загадочная, на ней я похожа на киноактрису Веронику Лейк. Я давала интервью только по электронной почте журналистам, с которыми никогда не встречалась, не подписывала своих книг в книжных магазинах, университетах и библиотеках. Я резко отличалась от писателей, раскрывавших подробности своей личной жизни и бесконечно мелькавших на телеэкране: моя медийная аскеза делала меня неповторимой. Во всех статьях я фигурировала как «неуловимая» и «загадочная» Флора Конвей. Мне это очень шло.
Я написала второй роман, потом третий, за который была награждена литературной премией. Благодаря этому успеху парижское издательство Фантины де Вилат приобрело всемирную известность. Фантина издавала и других авторов. Некоторые пытались писать «под Флору Конвей», некоторые – как угодно, только не как Флора Конвей, но все так или иначе позиционировали себя относительно меня. Это меня тоже устраивало. В Париже весь Сен-Жермен-де-Пре обожал «Фантину» – издательство, публиковавшее «изысканную литературу», – и его владелицу, защитницу мелких книжных магазинов и своих авторов. Фантина, Фантина, Фантина…
Между нами наметилось серьезное непонимание: Фантина всерьез считает, что она меня «открыла». Иногда она даже рассуждает о «наших книгах», когда разговор заходит о МОИХ романах. Полагаю, так рано или поздно случается со всеми издателями. Но давайте по-честному: откуда у нее деньги на собственную квартиру в Сен-Жермен-де-Пре и на загородный дом в Кейп-Код, на аренду квартиры в Сохо?
Когда я носила Кэрри, жизнь впервые показалась мне интереснее писательства. После ее рождения это ощущение сохранилось и даже усилилось. Теперь меня все больше захватывала реальная жизнь, потому у меня появилась в ней более активная роль и меньше поводов прятаться от реальности.
Когда Кэрри исполнился год, Фантина призналась, что обеспокоена тем, как продвигается мое очередное сочинение. Я ответила, что не отказываюсь писать романы, просто собираюсь сделать перерыв.
– Неужели ты готова загубить свой талант из-за ребенка? – повысила она голос.
Я ответила, что уже приняла решение, что мои приоритеты изменились и что я намерена посвящать свою энергию в большей степени своей дочери, нежели новым книгам.
Этого Фантина терпеть не собиралась.
– Чтобы выбраться из своей черной дыры, ты должна снова начать писать.
Фантина ставит свою чашку на стол и подкрепляет сказанное резким движением плеч.
– Ты беременна еще тремя-четырьмя книгами. Моя задача – помочь тебе произвести их на свет.
Она нечувствительна к моим страданиям, она уже давно перевернула страницу исчезновения Кэрри и даже не соизволит прикидываться.
– Как же мне их написать? Я – сплошная открытая рана. Я просыпаюсь по утрам с желанием раствориться в воздухе.
Я убегаю в гостиную, но она настигает меня и там.