— Скорее уже Тёрнером или Моне, — поспорил Петя, — Рембрандт не писал таких прекрасных пейзажей.
— Это верно. Лучше Наденьки никто не может передать истинной красоты природы. Такой талант! Прямо не верится, что у нас вырос поистине удивительный ребёнок.
Их разговор заставил меня покраснеть. И даже не от самого воспоминания о том корявом домике, оставленном на полотне, а от того, что я не знала ни одного из перечисленных имён. Я отвернулась и посмотрела в окно, опасаясь встретить в глазах Пети насмешку.
— Где вас высадить? — спросил папа, притормозив у светофора.
— Давайте прямо на Красной площади, хотим погулять по центру, — Петя показал рукой вперёд.
— Может, сначала возле библиотеки? — предложила я.
— А ты взяла свой читательский билет? Думал, он у тебя истёк ещё в апреле, — папа говорил медленно, стараясь не отвлекаться от дороги.
Про библиотеку я вообще сказала так, между прочим, и не подумала, что может понадобиться читательский билет. Я слегка опустила окно и с интересом стала наблюдать, как менялись виды, чтобы хоть немного отвлечься от навязчивых мыслей. Теперь по радио крутили Булата Окуджаву. Ветер приятно остужал лицо и успокаивал волнение. Пробок на дорогах не было, и мы доехали довольно быстро.
На Красной площади толпились туристы и москвичи, со всех сторон доносились смех и громкий говор. К мавзолею Ленина по традиции стояла огромная очередь, в основном состоящая из школьников, а прямо за ним возвышался Кремль. Я никогда прежде не видела такого величественного и яркого здания: башня была сложена из красного кирпича, а на самом верху сияли огромные часы — те самые куранты, без которых невозможно представить новогоднюю ночь. Сколько желаний было загадано под их бой!
— Петя, как же здесь красиво! — воскликнула я, прикрывая глаза рукой и отгораживаясь от солнца.
Он улыбнулся и сказал:
— Это только начало. Пойдём по нашему привычному маршруту.
Его весёлые глаза и золотые волосы, сиявшие на солнце, вдруг показались мне особенно красивыми. Как я могла этого раньше не замечать? Ведь он всегда был со мной таким милым. Почему за десять лет наша дружба не переросла во что-то большее? Возможно, раньше не было подходящего момента, но сейчас...
Оказалось, что наш традиционный маршрут начинался в ГУМе. Там было много магазинов с одеждой, женщины в самых разных нарядах так и мелькали между ними. В то время была мода носить расклёшенные юбки и приталенные платья, которые женственно подчёркивали фигуру. В отражении на стекле я увидела своё платье и расстроилась — на фоне остальных оно выглядело чересчур просто.
Мы шли мимо красочных витрин, наполненных заманчивыми вещами, от шоколада ручной работы до ювелирных изделий и выходных нарядов. Остановились мы только возле небольшого ларька, рядом с которым тоже стояла очередь.
— Здесь продают самое вкусное мороженое в Москве. Нет, даже во всём Союзе! — Петя взял себе шоколадное и протянул мне ванильное. — Я же угадал? Это твой любимый вкус. Ты ведь не переносишь шоколад, а на голубику у тебя аллергия.
— Конечно, — я улыбнулась, — Ты, кажется, знаешь меня лучше, чем я сама себя.
На самом деле, я просто обожала шоколад и с трудом сдерживалась, чтобы не откусить от Петиного мороженого хотя бы кусочек, но ванильное тоже было вкусным.
Потом мы вышли на Никольскую, и я не переставала удивляться московской архитектуре. Мы гуляли по городу весь день, и Петя показывал мне свои любимые места — парки, галереи, скрытые дворики. Но мне нравились и сами улицы, узкие переулки и старинные здания, хранившие воспоминания города и его тайны. В Петербурге я не бывала, но уже чувствовала, что Москва останется моей любимицей и не померкнет даже на его претенциозном фоне.
На обед мы зашли в маленькое кафе, где стояло несколько круглых столов, и, несмотря на выходной день, не было посетителей. На подоконниках стояли цветы: где-то бордовые азалии и герани, а где-то зелёные фикусы и суккуленты — с карнизов же свешивались разноцветные занавески, придававшие уют. Я потрогала зелёный листок, чтобы проверить, точно ли он настоящий, и и шмель, до того тихо собиравший пыльцу, вспорхнул в воздух.