Нина Игоревна напомнила мне бабушку. Я не могла вспомнить ни её имени, ни лица, но помнила, что каждое её слово было наполнено теплом.
— Честно говоря, вы могли бы мне помочь. Расскажите, почему я оказалась в больнице? После выписки я ни разу не болела, и обмороков не было. Я спрашивала родителей, но они всё время уходят от ответа.
— Ох, ты с самого детства болела сердцем, — начала Нина Игоревна с состраданием. — Сначала родители не обращали внимания, но обмороки стали случаться всё чаще. Три года назад врачи поставили диагноз — сердечная недостаточность. Ты провела большую часть этого года в больнице. Петя очень волновался и каждый день после школы бежал к тебе. Но, слава Богу, твоё выздоровление — настоящее чудо! Врачи тогда говорили, что шансов нет, что ты не очнёшься. Но ты встала! И даже… — она осеклась и прикрыла рот рукой.
Я понимала, что она не договорила. В тот день, когда все думали, что я умру, я встала и выпрыгнула из окна. Что тогда мной двигало? Неужели я действительно не хотела жить?
— Нина Игоревна, а вы хорошо знаете своих других учеников?
— Конечно! Многие занимаются у меня с самого детства, — улыбнулась она, показывая рукой рост маленького ребёнка. — Про кого хочешь узнать? Спрашивай, не стесняйся.
Мне было трудно задать этот вопрос, но всё же я решилась:
— А какой Петя человек? Вы же его хорошо знаете?
Она рассмеялась и приобняла меня, будто восприняв мой вопрос как шутку.
— О, этого молодого человека я знаю лучше, чем кого-либо ещё! Он же мой сын.
Я покраснела и смущённо улыбнулась — совсем не так я представляла знакомство с его семьёй. А то, что Петя назвал её по имени и отчеству, не напомнив, что это его мама, заставило меня почувствовать себя неловко. Я не могла понять, зачем он так поступил.
— Догадываюсь, о чём ты хочешь спросить, — тихо сказала она. — Могу с уверенностью сказать: он тебя очень любит. С самого детства. Вы всегда проводили много времени вместе — словно не разлей вода. И в последнее время стали видеться ещё чаще. Правильно, дай ему шанс. — Она нежно погладила меня по голове.
Дать Пете шанс? Я же ему уже дала шанс... Видимо, он не рассказал об этом маме. Считал ли он вообще, что мы встречались? Или это была моя фантазия? Чем больше я думала, тем путанее становились мысли. Они словно запутывались в моток разноцветных нитей, и всё труднее было понять, с чего всё началось.
Никакой проверки знаний Нина Игоревна устраивать не стала, а я больше не спрашивала про Петю. Теперь я горела настолько сильным желанием всё вспомнить, как никогда. Я хотела вспомнить, каким Петя был в детстве, но ещё больше мне хотелось понять, почему я ему раньше даже не давала шанса. Что меня останавливало?
Глава 5. Не сон?
Дни тянулись вереницей однообразных событий. До экзаменов оставались последние дни, но готовиться я почти не пыталась. Я понимала, что нагнать программу уже невозможно, поэтому отсиживалась на последней парте, делая вид, что читаю, а сама выводила загогулины на полях тетради. Учителя не пытались меня завалить, ведь я и так выжила по случайности — всегда ненавидела жалость, но тогда, признаюсь, она оказалась на редкость кстати.
Петя наотрез отказался сидеть со мной за одной партой — и этим только подогревал интерес одноклассников. Он объяснял, что не хочет, чтобы мы надоели друг другу. Но мне в это верилось с трудом. Постепенно я заметила, что он со всеми держится одинаково отстранённо. На переменах сидит один, повторяет материал. Даже во время обеда не идёт в столовую, а прячется в библиотеке с книгой. В такие уединённые моменты он не отказывался от моей молчаливой компании, но я видела — его что-то тревожило. Однако любые мои попытки поговорить он присекал на корню.
— Ну что, Надюш, когда выставка? Позовёшь? Или только Аксёнов в списке гостей? — одноклассники ухмылялись; Петю они называли только по фамилии.
Я лишь вежливо улыбалась и кивала, обещая позвать, хотя прекрасно знала — этого не будет. На уроках я всё чаще тянулась к карандашу: вместо уравнений или исторических дат в тетради появлялись быстрые зарисовки. Хотелось снова набить руку. Но когда кто-то проходил мимо, прятала наброски под столом или прикрывала учебниками. Слушать, как меня называют гениальной художницей, было мучительно: я-то знала, что мои работы едва ли заинтересовали бы и ребёнка.