Но я не послушалась. У меня и так почти ничего не осталось. А в комнате лежало последнее доказательство, что Петя любил меня. Он нарисовал и подарил мне ту картину, я просто не могла позволить и ей сгореть. Я не слышала, что кричали родители и соседи, и не чувствовала жара от огня.
Внутри было невозможно находиться от гари, не знаю, каким чудом я оказалась на втором этаже, как я смогла пройти по горящей лестнице. Но помню, как слёзы побежали по моим щекам, когда я увидела, как пламя дошло до мольберта и огненный язык коснулся картины. Когда я попыталась её выхватить, от неё уже остался лишь обгоревший кусок. Я открыла шкафчик у кровати, который был ещё цел, и начала вытаскивать всё, что помещалось в руки. Потом я почувствовала, как будто тысяча иголок пронзили мою ногу. Я закричала и очнулась от бреда. Теперь я отчётливо слышала крики матери, доносившиеся снизу. Как я могла поступить так глупо, рисковать из-за какой-то дурацкой картины своей жизнью?
Я подошла к окну и увидела, как пожарные натягивают ткань. Я набралась мужества и прыгнула вниз. Потом увидела, как упала балка, и мама с трудом успела от неё отскочить. Сначала я почувствовала дежавю, а через секунду вспомнила всё. Всю свою жизнь до того дня в больнице. Зачем? Лучше бы не вспоминала.
Глава 6. Жизнь Маргариты
Перед вами горящий дом: из окон клубится густой чёрный дым. Дом полностью охвачен жарким, неумолимым пламенем. Слышится треск разбивающихся окон, вой сирены пожарной машины. Вода бьёт из шлангов, но оказывается беспомощной: встречаясь с огнём, она превращается в облака белого пара. Рядом стоят маленькие дети, всхлипывающие от рыданий. К ним подходят участливые соседи, спрашивают, остался ли кто-нибудь внутри. Дети плачут, но не потому, что понимают, как сильно изменится их жизнь. Нет. Их слёзы — лишь страх и боль. Настоящее осознание придёт позже: на следующий день, когда им негде будет ночевать. Когда их мама тщетно станет искать деньги на лечение и принимать соболезнования о смерти мужа. Только тогда дети по-настоящему поймут, на что похожа взрослая жизнь — та, что отныне будет их преследовать, как бы они ни старались укрыться в своём маленьком мире, мире быстро исчезающего детства.
А знаете, что самое страшное? Теми детьми были мы. Я и моя сестра-близняшка Диана. Мы похоронили отца, когда нам едва исполнилось одиннадцать. С тех пор прошло почти семь лет, но каждая минута того дня и каждое слово до сих пор живы в моей памяти. В тот день мой мир разрушился в первый раз.
Сразу после этого нахлынуло другое, ещё более болезненное воспоминание — смерть бабушки, а точнее нашей няни, которая растила нас с детства. Я помню каждую минуту того дня так ясно, будто всё произошло вчера. Мы собирались после уроков забежать к ней на чай, поболтать и посмотреть сериал на канале «Россия». Но звонок мамы, раздавшийся за десять минут до конца занятий, сообщил, что этого больше никогда не случится.
— Как это произошло? — Диана не могла поверить в услышанное. — Мы же вчера навещали её, и всё было в порядке. Она даже не жаловалась на здоровье.
— От сердечного приступа никто не застрахован, — ответила мама.
— Но вчера ведь всё было в порядке! — я тоже не верила услышанному.
До десяти лет мы были счастливы и беззаботны, окружены любимыми людьми. Ещё до смерти папы я часто слышала от дедушки в ответ на мои рассуждения о будущем: «Ну, дай Бог, так всё и будет, поживём — увидим». Даже когда речь шла о следующей неделе или даже следующем дне, он говорил, что до них ещё надо дожить. Я никогда не воспринимала эти слова всерьёз, слишком рано в десять лет задумываться о таких сложных вещах, как жизнь и смерть. Но дедушка был абсолютно прав: судьба слишком непредсказуема, а жизнь слишком хрупка. Только вчера мы с бабушкой Соней вместе пили чай и смотрели вечерний выпуск очередного русского исторического сериала, а сегодня её уже не стало. Вот так — не прошло и дня.
На самом деле люди умирают очень легко.
Первой заплакала Диана. Я знала: как старшая, должна её поддержать, сказать что-то успокаивающее. Но вместо слов вырвались лишь сдавленные рыдания. Когда же в нашей жизни начнётся белая полоса? Когда мы будем плакать от счастья, а не от горя?.. Нам ведь тогда было всего шестнадцать!
В тот день после занятий мы шли по тёмной улице, едва освещённой фонарями. Вокруг не было ни души; лишь изредка слышался лай собак. Мы жили в спальном районе, на самой окраине города. Проходить мимо дворов всегда было немного страшно: местами ещё шло строительство, и по ночам там собирались бездомные и наркоманы. Но мне было абсолютно всё равно. Мы с Дианой молчали, понимая друг друга без слов. Мартовский день был тёплым, но холодный ветер дул так, словно хотел убедить нас: зима ещё не ушла.