— Может, не пойдём домой? Я хочу посмотреть на звёзды… вдруг увижу её среди них, — сказала сестра, глядя себе под ноги и пиная крышку от газировки, чтобы хоть как-то отвлечься от тяжёлых мыслей.
— Перестань пинать эту штуку, — даже такая мелочь выводила меня из себя. — Ты правда веришь в эти глупые сказки, будто хорошие люди после смерти становятся звёздами? — мне было обидно, что она даже сейчас не могла вести себя по-взрослому и продолжала говорить такие наивные вещи.
— А что, тебе легче верить, что они просто исчезают из этого мира? — возразила Диана. — Я знаю, что это не так. Даже спустя столько лет я чувствую, что папа нас с тобой защищает.
Я не могла с ней согласиться, но спорить было бесполезно. Я выдохнула и провела рукой по её волосам. На Диану я никогда не могла сердиться дольше пяти минут. И она снова заплакала. Мне стоило быть добрее — к ней, к своей семье. Чаще говорить, как я их люблю. Но люди почти всегда задумываются о таких вещах слишком поздно. Я думала, что они и так знают — зачем говорить? Теперь понимаю: я ошибалась.
Возле дома на клумбе уже распустились подснежники и крокусы. Их синие и фиолетовые лепестки ярко выделялись среди серости и блёклости двора. Дом был старый, кирпичный, семиэтажный. В некоторых квартирах на открытых балконах сушилось бельё. На первом этаже недавно открылся салон красоты. Его дружелюбная хозяйка повесила на стену огромный разноцветный баннер и выставила на подоконники розовые искусственные цветы.
Мы, не дожидаясь лифта, поднялись пешком на третий этаж и позвонили в дверь.
— Кто там? — из-за двери послышался приглушённый голос.
— Мам, это мы.
Она открыла дверь. Никто бы не поверил, что перед ним стоит тридцативосьмилетняя женщина, когда-то носившая титул «Мисс России». Почти всю левую сторону её лица, от брови до ключицы, пересекал широкий красный шрам. В доме пахло тушёной капустой, а на плите шипело масло, в котором обжаривались лук и морковь для супа. Мы жили в маленькой двухкомнатной квартире: кухня располагалась прямо в прихожей, а ремонт давно требовал обновления. Но мама всегда следила за чистотой и порядком. Она развела настоящий цветник на подоконниках, и благодаря этому в доме было по-настоящему уютно. Спустя пару лет я не просто привыкла к этой квартире — я полюбила её.
Наш дом, ещё советской постройки, с деревянными перегородками, которые вспыхивали, как спички, стоял на окраине города. Государство не смогло выделить нам другое жильё, хотя раньше мы жили в центре, в частном доме. И за это мы были благодарны: многие получили лишь однокомнатные квартиры, а некоторые и вовсе остались без жилья.
— Почему не предупредили, что задержитесь? Я так волновалась, — сказала мама, вытирая мокрые руки о фартук.
Я знала — это была ложь. Она произнесла эти слова лишь потому, что так обычно говорят матери своим детям, когда те задерживаются после уроков. Сейчас в её мыслях не было места для нас — хотя она нас любила. Её поглотила боль от потери ещё одного близкого человека.
— Могла бы просто позвонить. Мы ведь уже много раз говорили, что по средам у нас занятия до шести. За эту неделю ничего не изменилось.
— Мне не нравится твой тон, Маргарита. — В её голосе чувствовалось не столько предупреждение, сколько упрёк. — Переодевайтесь, мойте руки — будем ужинать.
Я быстро разулась и пошла в комнату. Мы все были в глубокой печали: бабушка Соня значила для мамы не меньше, чем для нас. И мы с Дианой, и мама были ближе к ней, чем друг к другу. Она была той самой нитью, что держала нашу семью вместе, и я не знала, как теперь мы будем находить общий язык без неё. В последнее время мама действительно изменилась — стала добрее, участливее. Но в нашем общении всё равно не хватало близости и понимания.
За ужином мы почти не разговаривали. Потом мама позвонила тёте Кате — дочери бабушки Сони. Та сказала, что похороны будут через три дня. Мы с сестрой дождались, когда мама уснёт, а потом вышли из дома и поднялись на крышу. Там стояли плетёный столик и несколько стульев — наша с соседями небольшая зона отдыха. Все места были свободны, только на одном из стульев, спрятавшись под шерстяной плед, свернулся котёнок. Он мурчал и временами потягивался, когда ветер приподнимал уголок ткани.