— Вы же сказали, что уезжаете только в конце августа. Дайте мне это время, чтобы подумать, — я не ожидала получить предложение так скоро, да ещё и от незнакомца.
— Нет, дело в том, что я ошибся, — он пожал плечами. — Я уезжаю уже на следующей неделе, если точнее — через четыре дня. Самолёт в Париж в семь вечера, второй выход.
— Я…
— Я же не сказал ответить прямо сейчас. У вас есть ещё четыре дня.
Я не слышала его удаляющиеся шаги, потому что они были полностью заглушены стуком моего сердца. Говорят, чтобы пережить расставание, нужно найти отвлечение. Это и правда сработало: весь оставшийся вечер я не думала о Пете и обо всём, что случилось со мной до этого дня.
Будто не в себе я вернулась домой. Мама что-то говорила, ругала за позднее возвращение. Но мне было всё равно: моя жизнь давно катится к чертям. Что мне до криков несчастной женщины, которая и понятия не имеет, что никогда больше не увидит свою родную дочь?
Когда я стала такой жестокой? Почему я стала такой?
Когда до меня дошёл настоящий смысл её слов, когда я увидела уставшее и по-настоящему расстроенное лицо, слёзы сами покатились по щекам. Мне было так жаль.
Каким был бы её взгляд, если бы она узнала правду? Её дочь умерла ещё тогда, весной, когда выпрыгнула из окна. Больше нет её болезненной, доброй, светлой Нади. Когда она целует «дочь», когда гладит её по голове, когда читает нравоучения — всё это не меняет одного: её уже нет.
Я начала медленно перебирать в голове, что удерживало меня в этой стране.
Школу я закончила, но в университет поступить не смогла. Художественная школа для меня закрыта, работы тоже нет. Недавно я вышла на пробежку, но уже через десять минут задыхалась, а на следующий день ноги болели так, будто я пробежала марафон. Это болезненное тело не выдержало бы серьёзных нагрузок, а знаний у меня не хватало, чтобы сдать экзамены.
Друзей у меня тоже как не было, так и нет.
И ни одного ответа на свои вопросы за всё время поисков я так и не получила.
Останавливали меня только родители: как сказать им, что я собираюсь уехать в другую страну. Хотя я и не сомневалась — так будет правильно. Им всё равно придётся узнать, и пока это не сделал Петя или кто-нибудь ещё, мне предстояло рассказать самой. Я не могла сказать, что я не их дочь, — это стало бы слишком тяжёлым ударом. Но и оставаться рядом больше не было сил. Их дочь должна исчезнуть из их жизни. Может, тогда со временем они смирятся с мыслью, что её больше нет.
В раздумьях прошли два дня, я всё не решалась начать разговор. Но вечером, когда отец вернулся домой, я собрала родителей на кухне.
— Как прошёл день на работе? — я решила начать издалека.
— Всё хорошо, Надюша, — он посмотрел на меня с такой искренней улыбкой, что сердце сжалось, а в виске больно запульсировала вена. К нему я привязалась сильнее всего за это время. — Так о чём ты хотела поговорить?
Я отвернулась, дождалась, пока чайник наполнится водой, поставила его на огонь. Потом развернулась — и слова сорвались камнем.
— Я выхожу замуж и завтра улетаю с женихом во Францию.
Чашка, которую мама держала в руках, выскользнула и разбилась. Один из осколков порезал мне щиколотку. Обычно она тут же побежала бы за пластырем и зелёнкой, но сейчас только смотрела — в шоке и с обидой. Эта рана причиняла куда меньшую боль. Я перевела взгляд на отца, но и он всем своим видом показывал, как обижен моим предательством.
— Надя, ты что, с ума сошла?! Какое ещё замужество? Кто он, из какой семьи, сколько ему лет? Да и какая Франция! Откуда у тебя вообще загранпаспорт? — воскликнула мама.
Отец же молча встал и вышел из комнаты.
— Папа... — я попыталась его остановить. — Не уходи, пожалуйста, я могу всё объяснить. Давайте поговорим.
Но в ответ я услышала лишь, как хлопнула входная дверь.
Пусть злятся, пусть обижаются, пусть называют сумасшедшей — всё равно. Вся моя жизнь ненастоящая. Мне было проще видеть в их глазах злость и ненависть, чем слёзы и боль от утраты единственного ребёнка. Теперь и для родителей я стала плохой. Как и для Пети.