«Эх, сделать бы хотя бы одну фотографию на память». Я сбилась со счёту, сколько раз пожалела, что в этом времени не было телефонов и маленьких камер, чтобы запечатлеть эти моменты навсегда. Хотя, какой в этом был смысл, если, вернись я домой, это тело со всеми вещами осталось бы здесь.
– Жози, я так хочу посмотреть на Эйфелеву башню, давай сходим, – её шпиль как раз виднелся за деревьями.
– Днём она выглядит довольно уныло. Огромная металлическая конструкция, которую мало кто находит привлекательной, разве что туристы, – она махнула рукой, – Давай просто погуляем по городу, а к ней вечером сходим, только огни и делают её особенной. Кстати, тут рядом пару лет назад открылся салон с мороженным, мой самый любимый, вот туда заглянуть точно стоит.
Всего через десять минут мы уже стояли у входа в «Berthillon». Интересно, сохранилось ли оно в наше время? Я взяла ягодный сорбет и не преувеличу, если скажу, что лучший в своей жизни. Это был яркий вкус чистого сахара и натуральной земляники с лёгкой кислинкой. Оказалось, что салон держали братья близнецы. И я снова вспомнила Диану, как мы, замечтавшись, планировали открыть свою кондитерскую, хотя готовить сладости не умели.
Наевшись мороженого, мы шли вдоль реки по острову Сите, пока не наткнулись на дворец Правосудия, величественное здание стиля неоклассицизма, как и многие в Париже. Парадный вход располагался в восточной части, но посещение мы решили отложить на другой день. Намного больше меня привлекла платановая аллея на бульваре Пале. Стволы деревьев были белыми и высокими, как колонны, держащие на причудливо изогнутых ветвях зелёную с золотыми вкраплениями крону. Мимо проезжали велосипеды, иногда слышался звон колокольчиков – в то время для них не было специальных дорожек.
Весь день мы гуляли по старинным улочкам. Они были так похожи, что мне казалось, что мы блуждали по кругу, но в таком красивом лабиринте заблудиться было бы чистым удовольствием. Жози вела меня своими излюбленными путями, по секретным дворикам, которые связывали собой улицы, но прятались за большими железными дверями жилых домов, по ухоженным паркам и просторным площадям, открывающим красивый вид на город. За прогулкой мы и не заметили, как начало темнеть.
– Ну что, наконец пришло время посмотреть на Эйфелеву башню? – с нетерпением сказала я, когда увидела на небе белую точку первой звезды.
– Ну если тебе так хочется, – вздохнула Жози, – хотя у меня это одно из нелюбимых мест.
Наши блуждания довели нас до Площади согласия, а с моста Конкорд открывался отличный вид на башню.
– Ты же говорила, что она светится вечером, – стало темно, и конструкцию было почти невидно.
– Да, но не постоянно, только несколько минут в час. Раз сейчас она не горит, значит, мы возможно успеем к ней подойти поближе.
И как раз, когда мы только дошли до Марсового поля, башня засияла тысячами огней. Я заворожённо смотрела, как она горела вспышками, будто множество фотографов нажали на кнопку затвора в один момент. Это было прекрасно, но коротко. Из глаз невольно полились слёзы, ведь я не могла разделить этот момент со своими самыми близкими людьми. Но Жози только улыбнулась, видно, подумала, что это были слёзы радости.
Так и проходили дни без Тео. Занятия по французскому были каждый день и со временем я даже начала втягиваться. Чем больше слов я начинала понимать, чем легче с языка срывались знакомые фразы, тем больше мне начинал нравиться французский, а вместе с ним и местная культура. На удивление, Жози оказалась отличным учителем.
После занятий, днём, мы обычно гуляли. Мне кажется, что мы успели за этот месяц посмотреть все лучшие достопримечательности Парижа, выпить кофе на Эйфелевой башне, наслаждаясь осенней панорамой, покататься на велосипедах вдоль Сены и попробовать всевозможные французские блюда. А вечерами мы болтали и играли в настольные игры. И каждый день с утра я с нетерпением спускалась вниз и проверяла почтовый ящик – вдруг пришло письмо от Тео – но в нём всегда было пусто.
Однажды, я решилась послать телеграмму, написала коротко: «Как дела? Ты скоро вернёшься домой?» – но ответа так и не получила. Зато пришло короткое письмо от родителей Нади. Хотя в подписи они были указаны вместе, я понимала, что писала его только мама: