— Мам, это просто объедение, спасибо большое! — я первая нарушила молчание. — Научишь меня готовить так же вкусно?
Еда в больнице не шла ни в какое сравнение с мамиными сырниками. Нежное творожное тесто таяло на языке, в отличие от желеобразной больничной овсянки, которая сильно смахивала на холодец и этим вызывала только большее отвращение.
— На самом деле ты готовишь не хуже меня, солнышко, хоть сейчас замуж выдавай, — мама улыбнулась и заправила мне за ухо непослушную прядь, падающую прямо на глаза.
— Ну, с этим лучше не спешить, тут на носу поступление, — вставил своё слово папа и дал маме многозначительный взгляд.
— Я же шучу. Наденька, — теперь она обратилась ко мне более серьёзным тоном, — мы понимаем, что сейчас у тебя тяжёлое время. Но через месяц начнутся вступительные экзамены, и тебе пора готовиться.
— А то целый год потеряешь, — сказал папа и положил себе на тарелку ещё два сырника, — Я уже договорился с учителями, они пообещали тебя натаскать на экзамены, хотя времени почти не осталось.
— Если честно, я даже не помню, какие предметы сдаю.
— Главное — это изобразительное искусство. На твой факультет будет творческий конкурс. Остальные предметы не так важны. У тебя уже есть несколько подходящих работ, и картина с городской выставки добавит тебе преимущество при поступлении, — напомнила мама.
Меня удивило, что родители подняли тему экзаменов, хотя я только выписалась из больницы, будто это было чем-то обыденным.
— Точно! — папа зашёл в дом и вскоре вернулся с моими рисунками, — Что если не картины сможет вернуть художнице память, правда? Посмотри на них внимательно. Вот эту ты рисовала у нас во дворе, эта самая беседка, — он протянул графитовый рисунок, даже скорее набросок.
— Петя мне уже показывал, но это, к сожалению, не сработало, — от его взгляда у меня сжалось сердце и, пролистав папку, я вытащила другой, — Но, кажется, вот от этого я что-то начинаю вспоминать. Это же списано с нашего стола, правда?
Я взяла из его рук картину с хрустальной вазой и подсолнухом. Жёлтые лепестки слегка подвяли и опустились, на некоторых из них были видны коричневые полосы. Если приглядеться, в углу картины, на самом краю стола, можно было заметить перевёрнутую божью коровку. Эта картина была живой. «Какая я молодец!» — подумалось мне. Но провести родителей не получилось, и остаток завтрака прошёл в напряжённом молчании.
Мы вернулись в дом и, оглядевшись, я поняла, что эта столовая и была взята за основу картины. Вся мебель была выполнена из светлого дуба, на окнах красовались голубые занавески, а на столе — кружевная скатерть. По центру стола стояла ваза с цветами, но в этот раз это были не подсолнухи, а красные тюльпаны.
— Пап, знаешь, как говорится, голова не помнит, но руки делают, — я помогла маме убрать со стола и теперь мыла посуду, — Может, я и не помню свои картины, но многолетние навыки не могли исчезнуть, правда?
Он рассмеялся и погладил меня по голове:
— Как всегда перепутала, правильно говорится: глаза боятся, а руки делают. Теперь я узнаю свою дочь. Верный настрой!
— Я это и имела в виду. Пойду, наверное, к себе в комнату, пора и правда начинать готовиться. Я же не хочу пропустить целый год, хочу поступить в институт одновременно с Петей.
— Умница, — сказала мама, — Но постарайся сегодня не переусердствовать, отдохни, а с понедельника уже начнутся занятия, постепенно втянешься.
Я вышла из кухни и прошла по длинному, просторному коридору. Затем поднялась на второй этаж. Моя комната находилась на мансарде — её стены с обеих сторон были скошены, но это добавляло уют. Она была чистая и просторная. Бежевые обои с перламутровыми узорами играли на стенах. В углу стояла аккуратно заправленная кровать, рядом — тумбочка. Кроме того, в комнате стоял большой деревянный шкаф, учебный стол и мольберт, который занял центральное место. Белый холст словно притягивал меня, призывая что-нибудь нарисовать.
Я начала по очереди открывать ящички и дверцы, но за ними не скрывалось ничего интересного — ни прохода в Нарнию, ни белого кролика с часами. Только краски, карандаши да ластики. Вытащив из тумбочки всё до дна, я наткнулась на заржавевшую шкатулку — явно спрятанную от посторонних глаз. Открыв её, я обнаружила потрёпанный кожаный дневник, старый кулон и драгоценности с потускневшими камнями. На кулоне была фотография маленьких детей, но их лица было невозможно разглядеть из-за пожелтевших краёв.