На полусогнутых, смешавшись с детской компанией, я вывалилась в коридор.
— Что я тебе говорил? Все обойдется! Он — классный мужик, — возбужденно переговаривались дети. — Поорет, конечно, так должность у него такая. Пошли в буфет, пока урок не кончился. А то потом набегут…
Табун Вовкиных одноклассников унесся вдаль по школьному коридору. А я тихо пошла восвояси.
И зачем надо было меня вызывать? Ведь между мной и директором не было сказано ни одного слова. Нет, вру, одно было: «Здравствуйте». Потом шла разборка, театр, спектакль, собрание, на котором я была зрителем, попрощаться же я не успела, торопясь выскочить из кабинета, пока директорский взор не остановился на мне и директорский гнев не обрушился и на мою голову.
Ну, ладно, это я с непривычки, с детей вон как с гуся вода. Но ему-то зачем это нужно было? Главный (и, судя по всему — вон как к нему относятся и учителя, и дети — любимый) воспитатель детских душ во вверенном ему заведении, неужели он не видел разницы между общением с проштрафившимися детьми и общением со взрослой независимой женщиной? Или у меня на лбу написано, что со мной можно так обращаться? Нет, несмотря на солидный уже родительский опыт и достаточное все-таки количество детей, всех тайн педагогики мне не осилить никогда.
Как случилось, что у меня почти не осталось подруг? Не приятельниц (боже, какое отвратительное слово! хуже клички), а именно — подруг, к которым можно прийти или позвонить в любой момент, чтобы вывернуться наизнанку, выговорить все, что скопилось внутри тебя, не боясь, что твои комплексы, проблемы, проколы окажутся потом использованы против тебя же. Это когда можно говорить о себе все, рассчитывая в ответ получить только сочувствие и понимание. Как получилось, что мне не к кому пойти?
Женская дружба — все-таки нонсенс. Впрочем, мужская — тоже. Но женщинам дружить труднее. Невозможнее. Дружба ведь, как и любые человеческие взаимоотношения, требует платы. Причем платы самой дорогой монетой — временем, душой. А вот именно времени-то у женщины и нет.
Нет, вначале, когда девчонка влюбляется, у нее не остается свободной части души. Да, из всех душевных закутков, до того несвободных, изгоняются близкие и дорогие, живущие там до этих пор, и вся эта душа отдается в полное и безраздельное распоряжение единственному и неповторимому. Как квартира «под ключ». Разве что в каких-то чуланчиках, кладовочках сохраняются хозяйские вещи, которые рука не поднялась выбросить, потому что понимаешь их ценность. К таким вот сокровищам и относятся прежние дружбы, которые старательно, но уже с напрягом (потому что приходится отнимать время и внимание от чего-то более важного, и еще не известно, как это более важное будет реагировать на такое ущемление своей территории) поддерживаются.
А вот когда появляются дети, женские дружбы иссякают. Постепенно. Незаметно. Как ручейки в жаркое лето. Дружбу нужно кормить своим временем. А его-то и нет. И вся твоя личная свобода во времени и пространстве ограничивается длиной веревки, которой ты привязан к центру — к семье, а длина определяется безопасностью для семьи твоего отхода от центра и скоростью возвращения назад. И, в общем-то, не важно, тебе дали этот поводок или ты сам отмерил его для себя. По большому счету, ты все равно не можешь мчаться на другой конец города утешать подругу, если тебе нужно бежать в детский сад за ребенком. Или висеть на телефоне, жалея и успокаивая кого-то, если собственные дети не накормлены, собака скулит под дверью и… да мало ли еще каких тысяч «надо» впиваются в нас ежедневно?! И выбор между «надо сделать для детей, мужа» и «хочется пообщаться» мы все чаще и чаще делаем в пользу «надо». А потом обнаруживается, что и ты привык вариться в собственном соку, и без тебя привыкли обходиться. И пойти бы тебе (поехать — в условиях-то города!) к подруге, пожаловаться «на жизнь», пообщаться по-человечески, а уже и неудобно — мало ли, чем она занимается, у нее своих дел — выше крыши, а тут тебя принесет нелегкая…
Вот и выходит, что пойти тебе не к кому. И друзей у тебя не осталось. Потому что то, что осталось, это — приятельство. А с приятелей и спрос другой.
Что это меня понесло анализировать динамику распада человеческих взаимоотношений? А просто на душе крайне паршиво, а пойти — не к кому. Совершенно не к кому.
Собственно, и жаловаться-то не на что. Просто очередной приступ болезни, называемой «синдромом женского одиночества». Очередное обострение, так сказать. Это значит, что никто тебя не любит, и жизнь, понятное дело, не удалась, и впереди абсолютно ничего хорошего не светит. И самое обидное, что вокруг — яркий солнечный день, и народ вокруг бодр и достаточно жизнерадостен, у всех свои проблемы, и до тебя нет дела никому.