Я не сказала, что с нами в квартире проживает еще одна личность, тоже подло брошенная моим экс-муженьком? Это — кавказская овчарка самого свирепого вида и безобразно добродушного характера по кличке Лорд, считающая себя ныне (раз уж бывший хозяин слинял) главным существом в доме.
Итак, я к двери не торопилась. Но звонок не успокаивался, собачий лай — тоже. Следовательно, явился кто-то, кто в курсе этих моих стратегических хитростей и — хочешь не хочешь, а открывать придется. Елки зеленые! В конце концов, выходной у человека! Имеет он право побыть один?! Просто побыть один, ни с кем не общаясь?!
За дверью стоял — кто бы вы думали? — Вениамин Львович, собственной персоной. О, Господи! Первое, что я увидела — жирные пятна на его куртке, явно мною вчера посаженные. Потому и замешкалась от угрызений совести, не успев схватить пса за загривок. В следующее же мгновение мой благороднейших кровей Лорд, мой свирепо лающий из-за закрытых дверей сторож, в приветственном прыжке взгромоздил свои передние лапки на хилые плечи Львовича, и тот, не выдержав напора семидесятикилограммовой собачьей туши, мягко осел на пол. Лорд, пару раз облизав физиономию нового гостя, а значит — нового друга, плюхнулся рядышком на спинку, задрав кверху все четыре лапы: я, мол, тебя поприветствовал, теперь давай ты — меня.
Мне было не до псины. В ужасе я опустилась на колени возле невинно пострадавшего субъекта. Господи, только б с ним ничего не случилось! Что я буду тогда делать?! Гос-по-ди!!!
Все, у кого есть крупные собаки, знают этот вечный страх перед тем, что твой совершенно безобидный, добрейший, постоянно получающий по клыкастой морде за малейшую попытку проявить свою чисто собачью природу — гавкнуть, там, на кошку или на злейшего врага — бультерьера из соседнего подъезда, — питомец своим «ужасным» внешним видом досмерти напугает какую-нибудь нервную бабку или мамашу с маленьким ребенком. Причем дети собак не боятся совершенно и, оказавшись рядом со страшным зверем, лезут обнимать собачку, гладить по мордочке и трепать за ушки. Жуткое животное, выросшее в семье с четырьмя человеческими детенышами, безропотно позволяет (а куда бедной собаке деваться? Судьба у нее такая — собачья) этим маленьким извергам любые издевательства над собой. Мамы же от столь кошмарной картины тотчас впадают в истерику, хватают чадо на руки и поднимают такой крик, что перепуганная кровожадная зверюга с огромными клыками, поджав хвост, спасается бегством, а я остаюсь успокаивать кричащую мамашу и рыдающего ребеночка (а еще бы не плакать — прогнали собачку, не дали поиграть с ней. Тут кто угодно заплакал бы…).
Но это все — мамы, дети, нервные бабуленции… У меня в прихожей на полу без видимых признаков жизни лежал мужчина. А вдруг у него сердце слабое? Или еще что-то не в порядке? Мне показалось, что я сама сейчас упаду в обморок и прилягу рядышком. Перед глазами, во всяком случае, начало все тихонько покачиваться…
Лежащий на полу мужчина осторожно приоткрыл один глаз и слабым шепотом спросил:
— Он… больше — не будет?
Ура! Живой! На всякий случай, мгновенно осчастливленная, я ответила тоже шепотом:
— Что — не будет?
— Кусаться — не будет?
— Не будет. Он в жизни никого не укусил. Он добрый.
А доброе животное, уразумевши, что сами-то разговаривают, а ему брюшко чесать и не собираются, решило подкорректировать ситуацию (а вдруг новый товарищ чего-то недопонял?). Оно, перевернувшись, уселось пришельцу на грудь и лизнуло его в лицо. Тот снова зажмурился и перестал дышать.
— Лорд, пошел вон! Вон — я сказала! Брысь, псина бесстыжая! — ухватившись за передние лапы бесстыжей псины, с превеликим трудом, будто мешок с картошкой, я стянула ее с гостя. Пес недовольно поворчал, но все-таки соизволил отойти в сторону.
Гость продолжал лежать без движения и почти без дыхания.
— Эй, вы, Вениамин, — я осторожно попыталась потрепать его по щеке, — что с вами? Вам плохо? Вы встать можете?
— Нет. Да, — сказал потерпевший, не открывая глаз и едва шевеля губами.
— Что — нет? Что — да? Да что с вами? Господи, ну что мне с вами делать?!
Гость наконец-то открыл глаза и виновато прошептал:
— Я собак боюсь.
— Это не собака, это — домашняя шерстяная игрушка (еще какая шерстяная — шерсть с нее сыплется, как пух с тополей в период цветения). Да вставайте же, хватит вам тут лежать.
Я, понятное дело, уже умирала от стыда и за себя, и за свою псину, и готова была чем угодно загладить, искупить и т. д. Для начала — хотя бы успокоить.
— Вставайте, вставайте, вы извините, он никогда никого не тронет. Хотите кофе или чаю?