Мне снятся пионы. Я вижу разноцветные, заполненные водородом шарики, вспыхивающие в ночи. Я вижу газетное лицо Лизы. Ее улыбка одновременно горда и печальна.
У Аманды полно пациентов и более чем достаточно собственных забот. Я несу свои кошмары Джеки Дентон в обсерваторию. Я делюсь с ней галлюцинациями, пережитыми в камере ускорителя. Мы смотрим друг на друга через маленькую комнатушку.
— Я рада, что ты поправляешься, Ник, однако…
— Дело не в этом, — перебил я и пустился в рассуждения, мешая в одну кучу лучи пионов, врачей, сверхновые, раковые опухоли, огненные шары и богов.
— Боги? — выхватила она. — Боги? Ты собираешься писать об этом?
Я кивнул.
Джеки смотрела на меня так, словно перед ней внезапно появился сумасшедший.
— Никому это теперь не нужно, Ник. Вся планета и так бурлит. Излучение новых может нарушить слой озона, вызвать мутации… Люди напуганы.
— Это только предположение.
— В переполненном театре не кричат «пожар!», — заметила она.
— Или в переполненном мире?
— Только не сейчас, — серьезно произнесла Джеки.
— А если я прав? — Я чувствовал усталость. — Что тогда?
— Сверхновая? Исключено! У Солнца просто нет такой массы.
— А новая?
— Возможно, — выдавила она. — Но это не должно случиться еще пару миллиардов лет. Звездная эволюция…
— …всего лишь теория, — закончил я. — «Не должно случиться» еще не значит «не случится». Взгляни сегодня вечером на небо.
Дентон молчала.
Мне следовало остановиться, но я не мог. Я должен был выговориться.
— Ты веришь в бога? Какого угодно?
Она покачала головой.
— А в концентрические вселенные, одна внутри другой, как китайские резные сферы из слоновой кости? — Ее лицо побелело. — Выбирай карту, — сказал я. — Любую наугад.
— Будь ты проклят! Заткнись! — Суставы рук, сжавших край стола, побелели, как ее губы.
— Очаровательно, — произнес я, не задумываясь о завораживающей силе слов, забывая, во что может обойтись вера.
Не думаю, что она специально свела свою машину с дороги. Я не хочу так думать. Разумеется, она ехала ко мне.
Может быть, сказала она.
Кошмары следует держать дома. И вот я стою на своей веранде в разгар полдня Земли. Не надо беспокоиться о разрушении озонового слоя и, как следствие, возможном раке кожи. Не надо беспокоиться о мутациях и генетическом ущербе. Жаль, что никто никогда не прочтет мою книгу о лечении пионами.
Все это — может быть.
«Солнце светит ярко» — мелодия погребально крутится у меня в голове.
Возможно, я ошибаюсь, вспышка утихнет. Возможно, я не умираю. Все равно.
Если бы сейчас со мной была Аманда, или я стоял бы у постели Джеки Дентон, или хотя бы у меня было время подойти к могиле Лизы среди сосен… Но времени нет.
По крайней мере я прожил сколько прожил по собственному решению.
Вот в чем секрет, Ник…
Ослепительный свет пожирает вселенную.
Альфред Бестер
УБИЙСТВЕННЫЙ ФАРЕНГЕЙТ
Он не знает, кто из нас теперь я, но мы знаем одно: нужно быть самим собой. Жить своей жизнью и умереть своей смертью.
Рисовые поля Парагона-3 простираются на сотни миль. Огромная шахматная доска: синяя и бурая мозаика под огненно-оранжевым небом. По вечерам, словно дым, наплывают облака, шуршит и шепчет рис.
В тот вечер, когда мы улетели с Парагона, длинной цепочкой растянулись по полям люди. Они были напряжены, молчаливы, вооружены; ряд угрюмых силуэтов под низким небом. У каждого на запястье мерцал видеоэкран. Переговаривались они изредка, кратко, обращаясь сразу ко всем.
— Здесь ничего.
— Где «здесь»?
— Поля Дженсона.
— Вы слишком уклонились на запад.
— Кто-нибудь проверял участок Гримсона?
— Да. Ничего.
— Она не могла зайти так далеко.
— Ее могли отнести.
— Думаете, она жива?
Так, перебрасываясь фразами, мрачная линия медленно передвигалась к багрово-дымному садящемуся солнцу. Шаг за шагом, час за часом — цепочка мерцающих в темноте бриллиантов.
— Тут чисто.
— Ничего здесь.
— Ничего.
— Участок Аллена?
— Проверяем.
— Может, мы ее пропустили?
— У Аллена нет.
— Черт побери! Мы должны найти ее!
— Вот она. Сектор семь.
Линия замерла. Бриллианты вмерзли в черную жару ночи. Экраны показывали маленькую фигурку, лежащую в грязной луже. Рядом стоял столб с именем владельца участка: «Вандальер». Мерцающие огоньки превратились в звездное скопление — сотни мужчин собрались у крошечного тела девочки. На ее горле виднелись отпечатки. Невинное лицо было изуродовано, запекшаяся кровь твердой корочкой хрустела на одежде.
— Мертва по крайней мере часа три-четыре.
Один мужчина нагнулся и указал на пальцы ребенка. Под ногтями были кусочки кожи и капельки яркой крови.
— Почему кровь не засохла?
— Странно.
— Кровь не сворачивается у андроида.
— У Вандальера есть андроид.
— Она не могла быть убита андроидом.
— У нее под ногтями кровь андроида.
— Но андроиды не могут убивать. Они так устроены.
— Значит, один андроид устроен неправильно.
Термометр в тот день показывал 92,9 градуса славного Фаренгейта.
И вот мы на борту «Королевы Парагона», направляющейся на Мегастер-5. Джеймс Вандальер и его андроид. Джеймс Вандальер считал деньги и плакал. Вместе с ним в каюте второго класса находился андроид, великолепное синтетическое создание с классическими чертами лица и большими голубыми глазами. На его лбу рдели буквы «СР» — это был один из дорогих саморазвивающихся андроидов, стоящий пятьдесят семь тысяч долларов по текущему курсу. Мы плакали, считали и спокойно наблюдали.
— Двенадцать, четырнадцать, шестнадцать сотен долларов, — всхлипывал Вандальер. — И все! Шестнадцать сотен долларов! Мой дом стоил десять тысяч, земля — пять. А еще мебель, машины, самолет… Шестнадцать сотен долларов! Боже!
Я вскочил из-за стола и повернулся к андроиду. Я взял ремень и начал бить его. Он не шелохнулся.
— Я должен напомнить вам, что стою пятьдесят семь тысяч, — сказал андроид. — Я должен предупредить вас, что вы подвергаете опасности ценное имущество.
— Ты проклятая сумасшедшая машина! — закричал Вандальер. — Что в тебя вселилось? Почему ты это сделал?
Он продолжал бить андроида.
— Я должен напомнить вам, — произнес андроид, — что каюты второго класса не имеют звукоизоляции.
Вандальер выронил ремень и так стоял, судорожно дыша, глядя на существо, которым владел.
— Почему ты убил ее? — спросил я.
— Не знаю, — ответил я.
— Началось все с пустяков. Мне следовало догадаться еще тогда. Андроиды не могут портить и разрушать. Они не могут наносить вред. Они…
— У меня нет чувств.
— Потом оскорбление действием… тот инженер на Ригеле. С каждым разом все хуже. С каждым разом нам приходилось убираться все быстрее. Теперь убийство. Что с тобой случилось?
— Не знаю. У меня нет цепи самоконтроля.
— Мы скатываемся ниже и ниже. Взгляни на меня. В каюте второго класса… Я! Джеймс Палсолог Вандальер! Мой отец был богатейшим… А теперь — шестнадцать сотен долларов. И ты. Будь ты проклят!
Вандальер поднял ремень, затем выронил его и распластался на койке. Наконец он взял себя в руки.
— Инструкции.
— Имя: Джеймс Валентин. На Парагоне провел один день, пересаживаясь на корабль. Занятие: агент по сдаче внаем частного андроида. Цель визита на Мегастер-5: постоянное жительство.
— Документы.
Андроид достал из чемодана паспорт Вандальера, взял ручку, чернила и сел за стол. Точными, верными движениями — искусной рукой, умеющей писать, чертить, гравировать, — он методично подделывал документы Вандальера. Их владелец с жалким видом наблюдал за мной.
— О боже, — бормотал я. — Что мне делать? Если бы я мог избавиться от тебя! Если бы только я унаследовал не тебя, а папашину голову!