Лавкрафта едва ли стоит упрекать за ограбление собственной недавно законченной повести ради ядра сюжета "Вызова извне"; последний явно был веселой поделкой без каких-то серьезных литературных претензий. Аномально лишь то, что эта идея с обменом разумами попадет в печать за месяцы до куда лучшего своего воплощения в повести "За гранью времен". Часть Лавкрафта примерно в три-четыре раза длиннее, чем любая другая, и занимает примерно половину объема рассказа. Роберт Э. Говард, которого уговорили взять на себя четвертую главу, показывает, как Кемпбелл (в теле многоножки) приходит в себя после обморока - чтобы устроить своим слизистым противникам яростную резню; а Лонг - Лавкрафт уговорил его вернуться в состав проекта (он в гневе покинул его, когда Шварц вычеркнул первоначальный вариант его части) - завершает историю, показывая, как Кемпбелл в теле многоножки становится божеством далекой планеты, тогда как чужак в человеческом теле деградирует до безмозглого скотства. Развлечение вышло удачным, хотя даже часть Лавкрафта - явно самую основательную из всех (ее даже издали особо, как отдельный рассказ) - не может претендовать на большую эстетическую ценность. Но научно-фантастическая версия, если на то пошло, еще хуже.
Но другая история, над которой Лавкрафт работал в то время - "Эксгумация" [The Disinterment] Дуэйна У. Римеля - совсем иное дело. Этот рассказ - атмосферой крайне похожий на ранние макабрические рассказы самого Лавкрафта, особенно на "Изгоя" - по моему мнению, либо полностью написан Лавкрафтом, либо
удивительно точно имитирует его стиль и манеру. Римель категорически утверждал, что почти полностью написан им, а Лавкрафт только навел на него лоск; и переписка между ними - особенно восторженный первый отклик Лавкрафта на рассказ - кажется, подтверждает это заявление. Рассмотрим отрывок из письма Лавкрафта к Римелю от 28 сентября 1935 г.:
Прежде всего, позвольте поздравлять Вас с рассказом. Воистину, он великолепен - один из лучших, написанных Вами! Напряжение и атмосфера ужаса поразительны, и сцены поданы очень живо... Я очень тщательно прошерстил рп. с намерением улучшить гладкость стиля - и надеюсь, что незначительные словесные изменения покажутся Вам приемлемыми.
Проблема в том, какой вывод делать из последнего предложения (рукопись, или машинопись, с предполагаемыми правками Лавкрафта не сохранилась). То, что Лавкрафт говорит о "незначительных словесных изменениях", не должно заставить нас преуменьшить его роль, так как, возможно, это просто пример обычной его скромности. Кроме того, странно, что впоследствии Римель не написал ничего даже отдаленно настолько хорошего (или, во всяком случае, настолько лавкрафтианского), как этот рассказ. Римель (или Лавкрафт) взял затасканный мотив "безумного доктора" и сделал его менее банальным и нелепым благодаря крайне сдержанному изображению - тому, что больше намекает, нежели открыто заявляет; и хотя "внезапный" финал - человек, чье тело поражено проказой, обнаруживает, что его голова отсечена, а затем прикреплена к телу другого человека (видимо, чернокожего) - едва ли застанет бдительного читателя врасплох, история следует примеру рассказов Лавкрафта, в которых рассказчик до самой последней строки не может заставить себя признать, решительно и недвусмысленно, ужасную правду.
"Эксгумация" сначала была отклонена, а затем, в начале 1936 г., принята Фарнсуортом Райтом; но в "Weird Tales" она появится только в номере за январь 1937 г. Позднее еще одна вещь Римеля, "Металлическая комната", вышла в "Weird Tales" (март 1939 г.), но ни она, ни что-то еще из опубликованных вещей Римеля (кроме "Дерева на холме") не несет на себе явного отпечатка стиля Лавкрафта - даже при том, что Лавкрафт, похоже, просматривал и, возможно, даже слегка правил другие вещи Римеля того периода.
Между тем, Лавкрафта ждали новые путешествия. 20-23 сентября он провел в Массачусетсе в компании Эдварда Х. Коула, но на сей раз поездка вышла не слишком веселой: им была вверена печальная обязанность рассеять прах ветеранши самиздата Дженни Э.Т. Дау (1841-1919, мать Эдит Минитер) в окрестностях Уилбрема, где она родилась. Это был тот самый район "Данвича", и Лавкрафт с удовольствием обнаружил, что "Ничто не изменилось: холмы, дороги, деревня, мертвые дома - все те же".